Тутанхамон

— Тот самый. Он верно служит мне, и даже Эйе не заставит меня поверить, что военачальники замышляют что-то против меня. Эйе стал слишком подозрителен... Он пытается убедить меня, что новой знати нельзя доверять, что она слишком предана Атону и мечтает о свержении меня с престола. Не поверю! Они уже доказали мне свою преданность, отказавшись от бесплодной борьбы со знатью степатов, они остались на моей службе, они воистину стали царскими слугами. Ты говорила, что это невозможно? Если я сумею противостоять Эйе, ты сама увидишь, что слова мои не бесплодны.

— Пусть поможет тебе всемогущий Атон, — тихо сказала мать. — Я хочу попросить тебя ещё об одной вещи. Обещай, что ты исполнишь мою просьбу...

— Твоё слово — закон для меня, мать.

— Когда я умру... — Она заговорила быстро, слишком быстро, как будто боялась, что у неё не хватит сил или выдержки высказать всё до конца, — когда я умру, прикажи написать на моём гробе имя Атона, прикажи снабдить меня всеми священными знаками Атона, не проси за меня старых богов. Я хочу остаться верной великому Эхнатону и в смерти...

Мне стало больно от её слов, хотя я давно готовила себя к мысли о близкой разлуке с матерью, хотя давно видела, что смерть стала бы для неё желанным избавлением от тоскливого одиночества, которого мы не могли утешить. Но сказанное слово резануло, как кинжал, как свет факела по глазам, привыкшим к темноте, и горькая печаль стала заливать сердце. Мой муж не стал разуверять царицу, он знал, что она иного ждёт от него. Он только почтительно склонил голову перед ней, сложив руки на груди, и его голос был ровен и твёрд.

— Обещаю тебе, мать, что сделаю всё, как ты хочешь. Ты можешь верить мне.

Слабая улыбка скользнула по её губам, и она ласково коснулась своей исхудавшей рукой браслета на руке Тутанхамона, того самого браслета из слоновой кости, который когда-то сама ему подарила и который он носил почти постоянно.

— Я знаю, Тутанхамон.

Она произнесла его новое имя, сделав над собой усилие, произнесла, чтобы доставить ему радость, чтобы сказать, что простила его... Не в силах сдержать слёз, я бросилась к матери и разрыдалась, уткнувшись лицом в её плечо, так разрыдалась, как бывало со мной только в детстве, когда обида или страх заставляли меня искать прибежища у материнской груди. Она погладила меня по голове точно так же, как когда-то гладила маленькую девочку. И сказала своим мягким, негромким голосом, от которого всегда отрадно и спокойно становилось на сердце:

— Не тревожь своё сердце, не плачь, моя маленькая царица, помни, что твои слёзы могут повредить тому, кто уже живёт в тебе... — И, увидев моё изумлённое лицо, улыбнулась: — Не забывай, что я стала матерью шестерых детей и мои глаза зорче, чем глаза твоего мужа и даже глаза твоего собственного Ба. Ты и сама ещё не догадалась о том, что с тобой происходит, а я уже увидела в тебе свет, мерцающий, как огонь тростникового факела в сумраке храма... Должно быть, ребёнок появится на свет в первом месяце времени шему?

* * *