Сладко волновала меня мысль о сыне, о божественном чуде, зарождающемся в глубинах женского чрева, освящённого благодатным семенем Осириса. Когда господин мой проводил со мной ночи, блаженство переполняло меня, плоть моя цвела, как долина Хапи в месяцы перет, и непревзойдённым чудом казалось время, когда чрево моё начнёт тяжелеть цветами... Теперь я могла молиться матери Исиде, глаза которой были похожи на глаза моей матери. Когда я почувствую появление плода, я прикажу всем жрецам во всех храмах Кемет молиться о благополучном разрешении от бремени царицы Анхесенпаамон и о благополучном появлении на свет наследника, сына, которому херхебы дадут имя Аменхотеп — угодный Амону. Когда же это будет? Мать говорила мне, грустно качая головой: «Ты ещё очень молода...» Меритатон, сестра, была бесплодна.
— Помни, возлюбленная, что отныне твоё имя Анхесенпаамон. Запомни и моё новое имя, запечатлей его в своём сердце.
— Оно всегда там будет: Тутанхамон...
Рука его нежно коснулась моего плеча, погладила и сжала его, и мой возлюбленный прошептал совсем тихо, так что я больше догадалась по движению его губ: «Сбрось одежду, возлюбленная... иди ко мне...» Он принял меня в свои объятия, осыпал ласками, и сердце и плоть мои преисполнились ликования. Как благостно и приятно, когда царствует любовь! Есть ли на свете что-либо превыше любви? Во дворце всё дышало ею, всё было ею. Радостно отдавалась я ласкам моего возлюбленного, радостно приносила вековечную жертву Исиды, и Золотая сопровождала таинство нашей любви бряцанием своего таинственного систра. О, как я чувствовала её присутствие! Все женщины Кемет с удовольствием приносили жертвы Хатхор, и я, первая из женщин Кемет, обещала принести ей богатые и щедрые дары. Как случилось, что сердце моё исчезло из моей груди, чтобы забиться в груди Тутанхамона? Ни на кого не смотрел он так, как на меня, и я не смотрела ни на кого. И в первую ночь любви ощущала я лишь то, что предчувствовала давно, что уже жило во мне с тех пор, как рука его впервые коснулась моей руки. Так было, так было записано в божественных свитках Вечности, и было это непреложно, как смерть и воскресение Осириса, как восход и закат солнца. Могла ли я существовать вдали от Тутанхамона, отдельно от него? Мог ли венчик лотоса существовать отдельно от своего стебля?
В блаженном изнеможении лежали мы рядом, и моя голова покоилась на груди возлюбленного. Как стучало его сердце, как близко было оно и как распахнуто для меня, для любви моей! Вот он, фараон, владыка страны Кемет, благой бог, повелитель Обеих Земель, мои муж, мой возлюбленный, отрада моего сердца и ликование моего Ба. Вот он, юный красавец с глазами, в которых живёт вся звёздная глубина Хапи, с устами, подобными сладостным плодам граната, с ресницами такими длинными и густыми, что им позавидует не только любая женщина — богиня! И кожа у него светлая, как алебастр, покрытая лёгким загаром, цвет её благороден, цвет её говорит о высоком происхождении. Золотая кровь течёт в его жилах, золотая кровь великих фараонов и богов, владык страны Кемет. Вот он, в любви неистовый и нежный, светлый Хор, божественный юноша, награждённый всеми дарами семи Хатхор. Вот он, поднявший богов из праха, свершивший то, что было невероятно, добрый властитель и благословение страны Кемет, источник прохлады в месяцы шему, тёплый солнечный луч в месяцы перет. И любовь его была дарована мне, и я принадлежала ему. Он тихо ласкал моё тело, будто успокаивая набежавшую волну, и я испытывала что-то незнакомое, до сих пор неведомое мне, томительное и тревожное. Приподнявшись на локте, я заглянула в глаза моего мужа, и он ответил мне взглядом, влюблённым и тоже немного незнакомым, что чувствует то же, что и я, что сердца и плоть наши едины и будет так вековечно, вечно. И я прошептала: «Навсегда? До самой смерти?», и он ответил: «Навсегда...»