Туристический сбор в рай

Потом была бабушка Юдифь. Договорившись с дедушкой, они забрали его из интерната к себе, и он провел с ними четыре волшебных года, полных любви. Пока не умер дедушка. Бабушку словно саму лишили жизни, но она собралась и жила ради него. Тряслась над внуком – своим единственным смыслом… А его эта «тряска» раздражала, он часто срывался на нее, злился, а о любви к той, которая отдала ему всю себя, даже думать не мог… Она была великой женой, осталась после смерти деда великой женщиной. Все ее подруги пережили мужей, а она – своих подруг. Юдифь проводила каждую (почему-то все умирали мучительно и долго), не умаляя их чувства собственного достоинства, ухаживая за неподвижными от болезней телами, заботясь до конца, до стукающейся о крышку гроба земли. Когда умерла его мать, она сказала: «Я так и знала…» Юдифь очень хотела правнучку, так как в ее семье по мужской линии лет двести девочки не рождались. Хотела, мечтала, но застала только двух правнуков. Почти безгрешная, она как-то села утром на стул – и ушла из жизни. За ней не пришлось ухаживать, мучиться ее ежедневными страданиями. Она позаботилась об этом… Он часто плакал про себя о невозвратном: я люблю тебя, моя бабушка, моя Юдифь, Я очень виноват, что не смог дать тебе своей любви…

Дочка, ее правнучка, родилась через два года после смерти бабушки… В этой девочке слились все женщины его рода. Она несгибаема и с рождения имеет качества настоящей женщины. Она готова с кулаками отстаивать свои принципы и очень любит отца, отдавая бесконечное диво нежности и понимание, которых не смогла дать ему его мать. Он стоял над ее кроваткой и шептал, чтобы не разбудить: «Я люблю тебя, Юдифь, моя родная! Счастлив безмерно, что ты у меня родилась!»

Борюсик

Борюсик родился в роддоме им. Грауэрмана в свежий погожий весенний день и, как положено, зарыдав от несчастья собственного появления на земле, пустил в небеса янтарную струю. Хоть и родился младенец богатырем весом почти шесть кило и ростом пятьдесят шесть сантиметров в самой лучшей стране мира, но новоявленное сокровище рыдало без остановки первые двое суток, а акушерки между собой шептались, удивляясь, отчего этой «сливке» общества здесь так не нравится. «Здесь» – имелось в виду в привилегированном этаже для жен выдающихся людей Отчизны. Отец Борюсика денно и нощно трудился вторым секретарем МГК КПСС, а мать-домохозяйка обеспечивала видному управленцу достойный быт с икрой и трофейным биде, так что наследнику, которому предстояла, по мнению персонала роддома, жизнь с привилегиями, казалось, завидовали все младенцы, рожденные в семьях обычного народа.

– И чего орет? – удивлялась старейшая в роддоме повитуха Каплан, принимавшая в свое время детей лидеров революции, за что ее чуть не расстреляли: типа, чтобы не раскрыла секреты обустройства влагалищ подруг социалистических вождей, например Японии, где, по мнению граждан и гражданок Страны Советов, у узкоглазых японок сие место располагалось поперек, не как в наших автоматах газводы, где прорезь для монеты находилась там, где положено. Уж поверьте!.. Помучили Каплан в тюрьме для врагов народа всего-то пару месяцев, еще не пытали в полную силу – так, зубы все выбили, но здесь к стране пролетариата пришвартовался круизный лайнер, затем спецвагоном в столицу прибыла рожать нового бойца за коммунистические идеалы жена видного коминтерновца. Элитного персонала не хватало, и Каплан отпустили, обещав, что навсегда, если роды чернокожей жены бразильского любителя Маркса пройдут успешно. Негритянка разродилась легко и просто, почти без помощи специалистов, и Каплан прокомментировала легкое разрешение от бремени тем, что на кой хер обезьяне вообще роддом. Мол, села бы под пальмой по большой нужде, потужилась – и заодно ребеночка бы произвела из соседнего отверстия… Особист процедил в ухо акушерке, что если жидовская харя откроет свою пасть с комментариями еще хоть раз, то ее жидярской кровью покрасят Ленинскую комнату…

– Зачем, сука, в вождя стреляла?!

– Не я!

Акушерке удалось сохранить свою кровь в эти веселые десятилетия, так что сейчас во времена большого послабления она свой еврейский рот не закрывала.

– И чего этот жиробас надрывается?! – удивлялась Каплан. – Папаша вон каждый день на «ЗИСе» черном прикатывает с личным водителем и пакетами со жратвой, которой никто раньше и не видал! Смотри, какой мордатый, разожрался жирдяй на народных харчах, еле по лестнице поднимается, и жена впору – свиноматка, жопа по полу тащится, хоть на ВСХВ выставляй! Ее бы на сало рабочему люду, ха-ха!.. Сама-то я свинину не ем! – добавляла. – А этому маленькому жиробасенышу ничего не нравится: ишь, еще одна вошь в тело народное впилась. – Молодые акушерки улыбались с осторожностью, но еврейку Каплан любили… – А Ленинская комната так и не покрашена, в рот ему конем!..