Туда, где седой монгол

Она с радостью и с трепетом нашла в ногах прежнюю силу. Поднялась, осторожно постояла, покачиваясь, словно молодая берёзка, и по-новому ощущая мир вокруг. Она почувствовала себя мошкой, плавающей в кувшине со сливками. Это одновременно и пьянящее, и пугающее ощущение. В чашке степей сливок было мало, так, что она могла доставать своими коротенькими ножками до дна. Теперь же её вознесло на недосягаемую высоту. Всё вокруг имеет смысл, и невозможно почесать даже за ушком без того, чтобы это не отразилось на сущностях по соседству. Даже солнечный свет, который всегда не при чём и всегда над, словно птица в полёте, здесь резало на аккуратные ломти.

Здесь другие законы.

Чтобы сдвинуться с места, нужно поменяться местами с любой другой сущностью по соседству. Поэтому прежде Керме попыталась установить с ними дружеские отношения при помощи верных друзей — обоняния, осязания и слуха. Изгиб пригорка манил её веткой вялой жимолости. Деревья, помахивая над головой жидкими кронами, предлагали попробовать, как приятно находиться в земле, зарывшись как можно глубже пальчиками-корешками. К ним она отнеслась с особым вниманием — никогда в жизни девушка не ощущала запах коры так близко. Вообще не ощущала запаха коры и почти не касалась листвы, — поправила она себя, — и поэтому с радостью устремила своё внимание к этим невозмутимым, вечно радующимся гигантам.

Потом заметила ещё кое-кого и направила туда все доступные чувства. Настороженность встретила её в том колючем ворчливом мирке. Это живое существо, с настоящим сердечком и настоящей кровью, сопящее и без конца фыркающее себе в усы, и стремящееся зарыться как можно глубже в листву. Его сегодняшняя добыча — какой-то перезрелый, уже наполовину съеденный червями фрукт и гриб, источающий резкий запах, выдавал его с головой, но расставаться с собственностью ради того, чтобы сделаться как можно более неприметным среди гниющей листвы, существо не собиралось. Хоть и побаивалось её, такую большую.

Улыбнувшись, Керме оставила его в покое. И поняла, что может попробовать сдвинуться с места. Она нашла рядом тот самый камень, что встретил её первым, и между ними запульсировала жилка речи на непонятном языке. «Давай меняться! Слишком я тяжёлая, чтобы сдвинуться, никого не потревожив. Ты просто займёшь моё пространство, а я твоё. И никому не будет плохо».

Шею защекотала струйка пота. Керме изо всех сил старалась сделать речь как можно более внятной. Каменный дух обогнул её по дуге (приходилось накрепко держать внимание, словно зажатую между двух ладошек муху, чтобы чувствовать его), на виске возникло ощущение холода. Как будто этот самый камень взяли и приложили к коже.

Но мгновение спустя Керме почувствовала его согласие.

Шаг, ещё шаг… мошка в сливках зашевелила лапками. Вот уже и дорога началась между её ногами, пусть даже эта дорога — прихотливо петляющее и закручивающее водовороты вокруг еловый стволов ничто. Обеими руками она прижимала к груди драгоценный листочек и шла, чувствуя, как начинает биться под пальцами жилка растения. Она даже не сориентировалась по сторонам света, не нашла север или юг, она просто чувствовала, как листик принял роль карты, о которых у девушки было очень слабое представление, и ведёт её, куда нужно.

Каким-то образом она умудрялась не натыкаться на деревья, не попадать ногами в ямы и коварные барсучьи норы. Навязчивое, как щекотка, чувство соседства заранее давало ей знать о препятствии. Керме смущённо улыбалась окружающим её духам, прижимая к животу шапочку, протискивалась мимо них дальше.

Она шла и шла, отмеряя шагами вздохи земли. К пяткам приставали мёртвые листья, и путешествовали с ней, пока не приходило время освободить место для следующего путешественника.

«Видела бы бабушка, что я сейчас делаю», — подумала Керме. — «Как ловко я пробираюсь по чаще, и как располагаю к себе многочисленных её жителей».

Постепенно голод завладел всем пространством в её голове, а заодно и желудком. Ещё некоторое время Керме шла, вспоминая последнюю съеденную лепёшку, а потом подумала, что хорошо бы раздобыть здесь молока. Или какого-нибудь мяса. Или хотя бы ягод.

— Где бы нам достать еды? — подумала она, обращаясь к Растяпе. — Хорошо бы вяленого мяса.

Ей вдруг послышалось, как Растяпа подвигал челюстями. Нет, не то. Как же такое может послышаться?.. Вот, на самом деле это в чреве что-то заворочалось и толкнуло его с той стороны.

А потом раздался голос:

— Я не ем мяса.

— Кто здесь? — спросила она уже вслух и насмерть перепугалась собственного голоса.

Вокруг всё оставалось по-прежнему. Будь здесь человек, любопытные ушки донесли бы о нём сразу.

— Это я. Я не ем мяса. Но тебе хорошо бы поесть.

Керме попыталась понять, слышит ли она голос в своей голове или он доносится откуда-то ещё. Впрочем, иногда ей казалось, что весь мир с его многочисленными обитателями существует только в её голове.

— Ой, извини, — сказала она. — Я не имела ввиду бараньего мяса. Хотелось бы хотя бы вяленой конины…

— Я не ем мяса совсем. Я бы поел травки. Или листочков. Если можно, не горьких и не сухих.