Цветные рассказы. Том 2

Я понял, что не один. Что рядом кто-то есть. Сильный, добрый, кто-то, с кем мне по-настоящему хорошо, так хорошо, как было когда-то давно, в прежних жизнях, о которых я ничего не помню, будто я снова нахожусь в «отчем доме». Нет, это был совсем не Кришна… Не Отец ли Небесный посетил меня в тот момент? Я почувствовал, что всё вокруг – это Бог: и люди, идущие по улице за окном, и мамаша на скамеечке с ребенком на руках, и молоко, которое она наливает в кружку для своего дитяти… Потом это чувство возвращалось ко мне иногда – при чтении Евангелия или преподобного Антония Сурожского, а бывало и тогда, когда совсем не ждешь ничего такого.

– Могу это понять. Со мной случалось нечто подобное. Черный скворец постучит желтым клювом в окно… Или песню услышишь. Что-нибудь лирическое… Когда девушка встречает своего парня после армии, а ты случайно подглядишь со стороны… И сердце вдруг так защемит, а на глаза будто слезы наворачиваются. Чувствуешь беспричинную радость… И почему-то плакать хочется… Все плохое забывается, жизнь снова кажется прекрасной, и ты опять готов к любым неожиданностям…

– Дина, вы пишете стихи?

– Да нет, совсем нет, почему вы решили?

– Поэты принимают все слишком близко к сердцу. Они навязывают нам эмоции применительно ко всяким обыденным, житейским вещам, применительно к явлениям природы и живого мира, которые, по моему мнению, начисто лишены всякой эмоциональной начинки.

– Мне казалось, что это и составляет смысл поэзии. Разве не эмоции – основа поэзии и музыки? Вы не будете возражать, если я закурю?

– «Дайте мне ответ. Верно, это цикада пеньем вся изошла? Одна скорлупка осталась». «Слово скажу – леденеют губы. Осенний вихрь!». «Я сейчас дослушаю в мире мертвых до конца песню твою, кукушка!»

– Что это?

– Японские стихи. Очень хорошие. Но в них, согласитесь, нет особых эмоций.

– Здорово вы переполошили нашу небольшую тусовку. Особенно этих снобливых киевских богачей с плохим русским. Я так поняла, что вчера поздно вечером, когда нас с Денисом уже не было, вы имели с ними задушевный похоронный разговорчик. Сегодня они весь день ходят как пыльной подушкой ударенные, словом, не в себе – какие-то нервные и взволнованные; можно предположить, что вы сделали им какие-то предсказания, я не ошиблась?

– Не понимаю, почему считается хорошим тоном по каждому поводу испытывать и обязательно демонстрировать свои эмоции. Моего отца уже нет, матушки – тоже, ничего о них сказать не могу. А вот родители жены убеждены, что это отличительная черта каждого нормального человека – находить какие-то вещи грустными, неприятными или наоборот – приятными и духоподъемными. Мой тесть, очень неплохой в сущности человек, он волнуется, когда смотрит футбол, когда читает газету и даже, когда гладит свои брюки. То же в какой-то степени касается и моей любимой жены.

– Непонятно, Фил, неужели вы сами никогда ни из-за чего не переживаете?

– Раньше я был очень даже переживательным. Но с годами многое во мне переменилось. В последнее время начинаю даже забывать, что такое «переживание». Понимаю, что вещи следует принимать такими, какие они есть, и стараюсь не давать выход своим эмоциям. Надо стремиться, чтобы сознание оставалось гладким как поверхность воды. От эмоций один только вред. Чем меньше обращаешь внимание на то, что могло бы в принципе тебя обеспокоить, тем меньше остается интереса к тебе у носителей, субъектов этого беспокойства.

– Получается, что вы не одобряете всяких там эмоций, чувств и переживаний. А любовь? Хорошо, хорошо, вы любите Бога? Разве не на этом стоит крепость вашего духа?

– Любовь и сантименты – разные вещи. Сантимент, душещипательная любовь – ненадежная штука. Я люблю Бога. Люблю своих близких, люблю жизнь… природу, море. Люблю вас, моя милая собеседница. Но без соплей… и без сантиментов. Богу, наверное, тоже было бы неинтересно, если бы его любили с истерикой и навзрыд.

– Вы любите жену, ребенка?

– Конечно. Но «любить» означает для меня совсем не то, что для вас. Или, например, для них.

– Допустим. Тогда, что вы понимаете под этим?

– Они – часть меня, а я – часть их. Наши жизни переплетены так, что трудно разобраться, где я, а где они. Мне необходимо, чтобы они были счастливы, чтобы прожили свою жизнь так, как им этого хочется. Люблю их такими, какие они есть. А вот они любят меня совсем иначе. Они любят меня так, чтобы еще немного меня переделывать на свой лад, любят свои представления о том, каким должен быть, по их мнению, идеальный муж и отец. У нас немного разная любовь. Простите, не скажете, который час? Не пора ли нам на ужин?

– Наверное, рано, пока что нет и шести – видите, солнце не зашло за гору, значит – время ужина не наступило. Мне еще хотелось бы поговорить с вами, хотелось бы лучше понять, что вы подразумеваете… когда говорите о «мистическом опыте».

– Поверьте, Дина, ничего особенного я не подразумеваю. Живу обычной жизнью, как все; но стараюсь жить еще и духовной жизнью, много размышляю, в Индии это, наверное, называется «медитировать».