Цветные рассказы. Том 2

А у Боба – сдвиг по фазе. Причем, этот сдвиг произошел не сейчас. Первый раз его стукнуло, когда он получил тройку за сочинение на вступительном. Удивительное дело, Боб писал то же самое сочинение о творчестве Маяковского на выпускном экзамене в школе. Отметка – пять. Память у Боба отменная, он помнил это сочинение наизусть и точно не сделал ни одной ошибки. Тройка! Не отразил в полной мере влияние Маяковского на становление пролетарской диктатуры молодой советской России. Что тут можно возразить? Кто-то, видать, отразил, а Боб – нет, не отразил. И жаловаться некому. А потом, бац, в списке принятых. Еще один удар. Пусть и положительный, а все-таки – удар. Свихнуться можно. Это его так стукануло.

А потом этот сдвиг стал проявляться. Впервые этот его сдвиг проявился в трамвае. В конце августа он хотел попасть на последнюю тренировку перед началом занятий, огромными прыжками догнал трамвай, выписывающий зигзаг между Некрасова и Белинского, и, отодвинув на ходу дверь, вскочил на подножку. Щеки пунцовые, волосы взлохмачены, куртка съехала с плеч.

Кто-то стоял на ступеньку выше, мешая ему подняться. Боб крутанул плечом, подталкивая задумавшегося пассажира, может быть, слишком сильно, тот дернулся, запнулся, чуть не упал, пробормотал: «тоже мне мастер спорта», и вошел все-таки в вагон. «Чего прешь, задница длинноногая, – заорал кондуктор. – Нарушаешь, а платить, кто будет? Сейчас милицию позову!». «Задница», как это оскорбительно! Боб не захотел продолжать интеллигентный разговор в бонтоне (хорошем тоне). Вытащил проездной билет, купленный аж за три рубля, сунул кондуктору прямо в лицо. «Наглец и тупица… Вы даже представить себе не можете, до чего я вас презираю и ненавижу, у Вас-то и вообще задницы нету, не выросла, и не вырастет уже никогда. Если только на лице. Не говоря уже о мозгах». И ушел в сердцах на заднюю площадку.

Боб стал думать о том, как было бы хорошо, если бы в этом городе, на этих улицах, в этом трамвае вообще никого не было. Неожиданно Господь прислушался к его просьбе и удалил всех из города. А весь Невский проспект покрыл тысячами огромных, ржавых ванн, видимо, дореволюционного производства. Вместо общественного транспорта. Так и началась его одинокая жизнь. Ему было сиротливо и неуютно в колхозе, скучно и неинтересно в среде близких родственников. И сейчас Боб тоже чувствовал, что он совсем, совсем один. Ну, что же, такова взрослая жизнь, в которой он может рассчитывать только на свои силы и на самого себя.

Боб сбегал на почту и отправил письмо. Бросил письмо в огромный почтовый ящик посреди почты. В отделе доставки заказной корреспонденции его внимание привлекла девушка в форме почтового работника. Ничего особенного – среднего роста, худенькая, с глубоким вырезом на груди, а вот это, наверное, и привлекло его внимание. Стянутые сзади, черные как смоль волосы, темные горячие глаза, резкие черты лица и яркие от природы губы крупного рта. Казалось, что она бережно несет внутри себя кубок пенящейся чувственности и хочет донести его до чего-то далекого, даже ей неведомого, стараясь не расплескать ни капли.

Боб сделал стойку, подошел к ней: «Посмотрите, пожалуйста, я жду важное заказное письмо… Романов-Свердлов, Старо-Невский (и он указал адрес тетушки Доры)». «Борис Николаевич? Для вас ничего нет, пока ничего», и девушка улыбнулась ему. Над окошком отдела написаны имя и фамилия. Диана, неожиданное имя на почте. Охотница. Что-то в ней есть, черт возьми. А выглядит замухрышкой. Однако, мне не до тебя, подружка, я жду очень серьезное письмо. Я, на самом деле, жду письмо в почтовом ящике, и не здесь, а на Литейном.

Осталось только ждать. Будет каждый день заходить на Литейный и заглядывать в почтовый ящик. Он был уверен – Лиля обязательно позвонит или напишет. И тогда они договорятся о встрече. А может быть, она и придет – в среду, к Аэрофлоту.

Взволнованный и счастливый, Боб пошел бродить по городу. Ему хотелось движения. На душе было светло. Пока все складывалось как нельзя лучше. Конечно, он волновался, как пройдет эта встреча. Он обязательно расскажет Лиличке о том, что его родители хорошо знакомы с французскими писателями-коммунистами Вайяном-Кутюрье и Анри Барбюсом, да-да, тем самым, что написал знаменитую книгу «Иосиф Сталин». А его отец подсказал другу Анри, и тот ввел в книгу некоторые эпизоды из жизни Иосифа Виссарионовича. Расскажет, что сам раньше, когда жил еще в Москве, часто встречался с Константином Симоновым. Гуляет себе по Тверской Константин Симонов. Встречаю его и говорю: «Ну, как живешь, друг Константин?», а он отвечает: «Да ничего, все так как-то, друг Борис».