Цвет волшебства

Двацветок резко замолчал. Причиной этому была яркая светящаяся точка, внезапно возникшая в нескольких футах от его глаз. Она быстро росла и через пару секунд превратилась в крохотную, многокрасочную человеческую фигурку. На этой стадии она начала издавать звук, или, скорее, это Двацветок услышал звук, который она издавала всё это время. Он был похож на осколок крика, растянутый на одно долгое мгновение.

Очень быстро переливающийся всеми цветами радуги человечек вырос до размеров куклы — между полом и потолком медленно кувыркался искажённый, изломанный силуэт. Двацветок спросил себя, почему ему в голову пришли слова «осколок крика»… и пожалел об этом.

Фигурка начала походить на Ринсвинда. Рот волшебника был открыт, а лицо освещено светом — чего? Чужих звёзд, поймал себя на мысли Двацветок. Звёзд, которых люди обычно не видят. Он вздрогнул.

Поворачивающийся в воздухе волшебник достиг половины человеческого роста. Потом он принялся увеличиваться быстрее, после чего всё вдруг смешалось. Последовал порыв ветра, негромкий взрыв. Ринсвинд с криком свалился наземь, крепко ударился об пол, задохнулся, перекатился и, обхватив голову руками, свернулся в тугой комок.

Когда пыль улеглась, Двацветок осторожно протянул руку и похлопал волшебника по плечу. Человек-шар свернулся ещё плотнее.

— Это я, — услужливо подсказал Двацветок.

Волшебник немного развернулся.

— Что? — переспросил он.

— Я.

Ринсвинд одним движением распрямился и вскочил перед маленьким туристом на ноги, отчаянно вцепившись руками в его плечи. В широко раскрытых глазах волшебника затаилось безумие.

— Не говори это! — прошипел он. — Только не произноси вслух, и мы, может быть, выберемся отсюда!

— Выберемся? Как ты сюда попал? Разве ты не знаешь?…

— Не говори это!

Двацветок попятился прочь от психа.

— Не говори!

— Не говорить что?

— Число!

— Число? — переспросил Двацветок. — Послушай, Ринсвинд…

— Да, число! Между семью и девятью. Четыре плюс четыре!

— Что, во…

Ладонь Ринсвинда прихлопнула ему рот.

— Назовешь его, и нам крышка. Лучше даже не думай о нём, ладно? Доверься мне!

— Я не понимаю! — взвыл Двацветок.

Ринсвинд слегка расслабился, хотя скрипичная струна по сравнению с ним была всё равно что миска студня.

— Пошли, — скомандовал он. — Попробуем выбраться. А я попробую тебе рассказать.

* * *

После первой Магической эпохи захоронение гримуаров на Диске начало превращаться в очень серьёзную проблему. Заклинание всегда остается заклинанием, даже если его временно заключить в пергамент и чернила. Оно обладает могуществом. Это не столь важно, пока владелец книги жив, но после его смерти свод заклинаний становится источником неконтролируемой энергии, с которой не так-то легко справиться.

Короче говоря, чародейные книги испускают магию. Были испробованы различные варианты решения проблемы. Страны, расположенные неподалеку от Края, утяжеляли книги мёртвых волшебников свинцовыми пентаграммами и швыряли за Край. Поблизости от Пупа предлагались менее удовлетворительные альтернативы. Одна из них заключалась в том, что провинившиеся фолианты сгружали в контейнеры из отрицательно заряженного октирона и сбрасывали в бездонные глубины моря[8]. Однако очень скоро магия снова начала просачиваться наружу, и в результате рыбаки стали жаловаться на стаи невидимых рыб и устриц-телепаток.

Отчасти эту проблему решило оборудование специальных центров, которые занимались магическими науками. Там имелись большие помещения из денатурированного октирона, непроницаемого для большинства форм магии, и здесь можно было хранить наиболее опасные гримуары, пока их могущество не истощалось.

Так в Незримом Университете появился Октаво, величайший из всех гримуаров, прежде принадлежавший Создателю Вселенной. Вот в него-то Ринсвинд однажды и заглянул. Он смотрел на страницу не больше секунды, после чего включились различные охранительные заклятия, однако и этого хватило, чтобы одно из заклинаний выпрыгнуло из гримуара и устроилось под крышкой его черепной коробки, словно жаба под камнем.

— А что было потом? — спросил Двацветок.

— Меня вытащили. Задали трёпку, разумеется.

— И никто не знает, что это заклинание делает?

Ринсвинд покачал головой.

— Оно исчезло со страницы, — сказал он. — Никто этого не узнает, пока я его не произнесу. Ну, или пока не умру. После моей смерти оно вроде как само произнесётся. Тогда оно либо вселенную остановит, либо течение Времени прекратит, либо ещё что-нибудь вытворит.

Двацветок потрепал его по плечу.

— Что толку предаваться мрачным мыслям? — жизнерадостно заметил он. — Давай-ка ещё раз попробуем поискать выход.

Ринсвинд покачал головой. Паника, терзавшая его, несколько отступила. Скорее всего, он уже перевалил за барьер ужаса и сейчас пребывал в том мертвецки спокойном состоянии духа, которое лежит на другой стороне. По крайней мере, язык у него перестал заплетаться.

— Нам конец, — констатировал он. — Мы бродим по храму целую ночь. Говорю тебе, это настоящая паутина. Какая разница, в какую сторону идти, если всё равно окажемся в центре?