Цусимский синдром

– Не знаю… Нет… Наверное… – вновь хватаюсь за что-то.

На сей раз это поручень. Оборачиваюсь. Отсюда, почти с самого носа броненосца, открывается вид на весь корабль. Чернеющий силуэт надстроек, над ним скорее угадывается, чем видится дымовая труба. Чуть левее за бортом, вдали видно огненное зарево пожара. Кто это? «Николай»? Или, может, кто-то из японцев? В любом случае лучшего ночного ориентира не придумать… Словно мухи на запах, к нему слетятся миноносцы… «Громобой»… Должен быть… Что я забыл?!

– «Николай Первый»… – Словно прочитав мои мысли, Рожественский тоже поворачивается назад. – Сейчас с него снимают команду, броненосец не сможет продолжать путь…

Продолжать путь… Куда продолжать? К берегам Японии? Страна развитой электроники. В Токио множество красивых небоскребов. И еще у нас – нерешенная проблема с Курилами… Вот бы подойти всей эскадрой да навести орудия! Надо намекнуть адмиралу, раз уж представилась такая возможность… Не то пересмотр итогов Второй мировой – весьма опасное занятие, тот еще прецедент… Опять же – неминуем мировой скандал. В западных информагентствах немедленно заявят, что-де русские броненосцы, способные нести ядерные ракеты, пролетели в опасной близости от американского авианосца… «Громобой»… Что же с ним?..

– …следует находиться под защитой брони!!! А не разгуливать по кораблю, как взбредет в голову!!! – Оказывается, Рожественский уже некоторое время что-то говорит, все больше распаляясь. – Чрево броненосца – вот теперь ваше место в случае боевой тревоги!.. Вы нужны здесь живым… Слышите меня?..

Но я уже не слышу. Точнее, не воспринимаю. Ноги окончательно подкашиваются, и я беспомощно валюсь подле адмирала. Последнее, что успеваю разобрать сквозь нарастающий рев в ушах, это: «Носильщиков, черт возьми, сюда!..»

Лично его превосходительство распорядились. Давайте шевелитесь, парни… Уже лежа на палубе, успеваю прошептать:

– «Громобой» не в строю, Зиновий Петрович. Подорвался. Я вспомнил…

Пустота.

Ехать на работу зимним утром – то еще, надо сказать, удовольствие. Хмурые лица пассажиров маршрутки, стойкий запах перегара вокруг… Заснеженные ели, проносящиеся за окном. Очередная остановка: двери с шипением распахиваются, впуская со свежим морозом заспанных и помятых представителей рабочего класса. Дикими глазами оглядывая пространство в поисках свободных мест, пролетариат устремляется к оным, боевито орудуя локтями. Будто в этих пустых, неудобных креслах заключен рецепт вечного счастья. И, лишь когда займут отвоеванные тридцать сантиметров своим седалищем, в глазах счастливчиков возникает печать сказочного, неземного блаженства…

Хмурый мужичонка, секунду назад усевшийся напротив меня, вдруг выкатывает глаза. Сквасив морщинистое лицо, жалобно произносит: «Пить…» Пассажиры удивленно оборачиваются, осуждая взглядами посмевшего нарушить утренний ритуал нечестивца. Неожиданно сидящая рядом тетка лет пятидесяти, в платке и спортивных штанах, протяжно поддерживает: «Больно-то ка-а-ак…» Почему-то мужским голосом. Сама не понимая, что с ней, испуганно прикрывает рот. Откуда-то сзади бойко подхватывают два голоса: «А-а-а-а… Помогите!..» Еще несколько человек начинают протяжно стонать… Что это? Все посходили с ума?.. Не веря глазам, оглядываюсь. Весь автобус накрывает массовый стон, сливающийся в многоголосое и страшное: «У-у-у-у-у-а-а-а-ть!.. Помогитебольнопи-и-и-и-и-ить…»

Я в ужасе открываю глаза.

Перед глазами ножка кровати. Уходит вверх, теряясь в складках махрового одеяла. Лежу на подстеленной шинели, на полу. Коллективный вопль, бывший частью сна, – осязаемая реальность, он слышится отовсюду. Я вновь в лазарете, только на сей раз заполненном ранеными…

С трудом поднимаясь на ноги, осматриваюсь. Все кровати заняты, и, похоже, тяжелыми… Несколько человек, что полегче, как и я, размещены на полу. Едкий тошнотворный запах доходит до мозга, и я едва сдерживаю рвотный позыв.

На ближайшей кровати – черный, обгоревший манекен с рваными кусками кителя… Офицер? Не могу узнать… Кто это?!. Только манекен этот еще живой – лицо скалится от нечеловеческих мук, пальцы сгребли почерневшую простыню в комок:

– Пи-и-и-и-ить…

Плохо понимая, что делаю, дохожу до ендовы с водой, зачерпывая чарку…

– Ваше благородие, и мне!..

– Мне, мне дайте, ваше благородие!..

– Господин поручик, не обойдите, мне!..

Разум отказывается воспринимать происходящее, и из моей груди вырывается полукрик-полуплач:

– Всем налью!.. Потерпите чуток!.. – Не узнаю своего голоса. Он теряется в многоголосом:

– Пи-и-и-и-и-ить…

Стараясь не пролить, бережно несу живительную влагу тому, что просил первым. Вбегает запыхавшийся санитар, нагоняя меня:

– Я сам, ваше благородие…

– Другим разнеси, дурень… – сквозь зубы шепчу ему. – Все просят…