Цусимский синдром

Оказывается, была ночная минная атака… Так бы и не очнулся… Может, было бы лучше?.. Я безучастно фиксирую услышанное. Взрыв позади… В кого-то попали?..

Утренняя заря наконец вступает в свои права, очерчивая робкими тенями корабль. Становятся видны повреждения – больше всего досталось левому борту: тут и там следы от пожаров, оплавленные, искореженные металлические конструкции, почти везде в поле видимости краска иссечена осколками. В нескольких местах пробиты дымовые трубы, левая башня как-то неестественно наклонена, орудия беспомощно поникли.

Я вконец озяб, продрог до самых костей, но идти – совсем никуда не хочется. Как-то уютней тут, под флагом…

Становится совсем светло, и корабль окончательно оживает: свист дудок, пробегают матросы с койками. Несколько офицеров толпятся у поврежденных шестидюймовых орудий – решают, что можно предпринять…

– Господин поручик?..

Поднимаю голову. Ко мне подошел Вырубов, левая рука на перевязи.

– Да?

– Поднимайтесь… – безапелляционно протягивает правую. – Три часа уже вас тут наблюдаю… Идемте в мою каюту… – горько вздыхает. – Скоро похороны.

Молча иду за ним, словно ребенок на удаление гланд. Вырубов что-то говорит, но слова почти не доходят до адресата: неизвестна судьба четырех кораблей – ночью от эскадры отстал еще и «Мономах». Есть опасения, что взрыв с канонадой вдали, ночью – слышны именно с него… Попытки установить с ним телеграфную связь провалились. Несколько минных атак сразу после полуночи успешно отражены, в том числе и «Суворовым»… «Аврора», «Жемчуг» и «Бедовый», сняв команду с «Николая», посланы прямым курсом во Владивосток, за подмогой из «Громобоя» и «России», с миноносцами… Механически отмечаю про себя, что «Громобой» выйти не сможет… Эскадра сейчас, повернув в сторону японских берегов, старается уклониться от повторного боя… Я почти его не слышу… В каюте тот чем-то угощает меня, дает выпить рому… Почти ничего не отвечаю, молча сижу в углу.

Спустя час экипаж собирается на юте. Приходим и мы. На палубе несколько десятков зашитых в парусину свертков, к каждому прикреплен листок бумаги. Замер с непокрытой головой Рожественский, рядом с ним Игнациус – голова перевязана… Группа офицеров чуть позади, за ними угрюмо молчит команда. Ветер треплет волосы, замер горнист на мостике. На какую-то секунду наши с адмиралом взгляды встречаются. Показалось мне или нет, но на лице того как будто бы мелькнуло выражение удивления.

– Со святыми упокой… – Отец Назарий обходит каждого с кадилом. Все заканчивается быстро. Краткая, заглушаемая морем молитва, вокруг склоняются головы… Приспускается флаг… Мне совсем не хочется опускать свою, и я смотрю на тела.

«Всего лишь вчера вы жили, надеялись увидеть берега России. Каждый мечтал ступить на них ногой после изнурительного, изматывающего похода. Кого-то дома ждут детишки, кто-то еще даже не успел обзавестись семьей – попав сюда, на военный корабль. От петербургских светящихся улиц, от рязанских убогих домишек… Кто-то от деревенской сохи, кто-то – от научного труда… Всех уравняла ненасытная жница. Прошлась по вашим головам, собрав себе свежий урожай…

Тоскливый звук горна. Двое матросов поднимают ближайшее тело, к ногам привязан чугунный кругляк. Кладут на планшир, покрывая флагом. Горнист вновь подносит к губам мундштук…

– Предается морю раб божий Борис… – Голос священника одиноко разносится над кораблем.

Миг – и море принимает свою жертву. Нет больше Данчича… Покойся с миром…

– Предается морю раб божий Аполлинарий…

Я вздрагиваю. Моряки быстро водружают тело на доску… Аккуратней же, вы чего?.. Он ведь вас лечил!.. А теперь у него – лишь груз в ногах… Хочется отвернуться, не видеть, не стоять тут. Уйти в нашу с ним каюту, дождаться, как обычно, окончания его смены и посидеть вдвоем с принесенным им невесть откуда ромом… Назвать наконец его на «ты», чего я так и не сделал… И просто крепко пожать руку своему другу. Единственному вокруг. Я все же усилием воли заставляю себя смотреть. Доска медленно наклоняется, полотнище с синим крестом проседает в образовавшуюся под ним пустоту…

– Предается морю раб божий…

Море вокруг продолжает штормить. Пережившая бой с врагом эскадра двенадцатиузловой скоростью растянувшейся гусеницей упорно ползет вперед, в надежде пробиться к родным берегам. Впереди ее ждут еще одна ночь и часть дня. Подобно маленькой песчинке, затерянной в ней, на корме броненосца, на похоронах единственного близкого мне в этом мире человека, стою я. С непокрытой головой и мрачным, тяжелым взглядом в будущее. Будущее, которого не было в прошлом.

Через полчаса церемония заканчивается – команда начинает медленно разбредаться. Лица хмуры и неприветливы, разговоров почти не слышно. У борта неподалеку собралась группа из несколько матросов, люди всматриваются в горизонт:

– Наваляли япошкам вчера… – Молодой парень в промасленной робе, судя по чумазому лицу – явно из трюмных. Перегибается через край, рискуя свалиться в море. – Чай, не погонятся за нами, раны, поди, зализывают?.. – Лихач, тело свесилось почти наполовину.