Цусимский синдром

– Смысл – лишить огонь любой доступной для него пищи! – Вырубов спокоен и сдержан. – В боях в Желтом море я пусть и не участвовал, но теорию помню хорошо! А вы, как вижу, позабыли, Георгий Иванович!

Юнец отчаянно краснеет, ничего не отвечая и откидываясь назад.

Да уж… Что-то больно уж вы избалованы, господа офицеры Российской империи… С трудом представляю подобную дискуссию в своем, будущем времени! Элементарные ведь меры безопасности.

– Садитесь уже, господин поручик! – указывает Вырубов на свободный стул. – Мадера? – вопросительно поднимает бутылку.

С удивлением обнаруживаю себя на ногах. Галдеж постепенно утихает, с дивана вновь доносится аккорд:

Не для меня придет весна,
Не для меня песнь разольется…

Не могу я больше пить! Каждый день у вас: то мадера, то ром… То водка с краской… Протрезвеешь – снова ром! Матросы на броненосце вечно пьяны опять же… Что за отношение к службе?

И сердце радостно забьется
В восторге чувств… Не для меня…

Все же усаживаюсь, отказавшись от выпивки. Предварительно нахлобучив фуражку на вешалку к «коллегам». Возмущение постепенно стихает. Шахматисты вновь углубляются в партию, разговор переходит к завтрашним учениям:

– Четвертые стрельбы за весь поход!.. И что я, не более двух выстрелов сделаю из орудия!

– Снаряды экономим, настреляетесь еще по японцам! Дадим хоть малым калибрам вдоволь порадоваться, Николай Ильич!

– Если бы так… На прошлых стрельбах – лишь по десять залпов каждой батареей… Прислуга пороху не понюхала!..

Шахматисты в другом углу, потеряв ко мне интерес, опять склонились над партией:

– А как вам слон на Е – пять?..

– Бесподобно! Тогда держите: шах!..

Пользуясь затишьем, оглядываюсь вокруг. В углу блестит лаком черное фортепиано, рядом карточный столик наподобие журнального. В отражении большого настенного зеркала в резной оправе наблюдаю себя в окружении собеседников. Расстегиваю верхнюю пуговицу кителя – жара! На стенах полки с какими-то сувенирами, под потолком множество портретов. Присматриваюсь: вездесущий Николай с бородой, что естественно. С соседнего смотрит именинник корабля, сам Александр Васильевич. Известная репродукция, точно такая популярна и в наше время… Следом несколько незнакомых лиц, Ушаков рядом с Нахимовым… Четыре больших окна в дальнем конце. Если смотреть снаружи, те находятся прямо над винтами, видел их на братских броненосцах. Даже какая-то дверь, как на балкон… Из размышлений выводит горячая реплика:

– …Проще простого! Того никогда не сунется в открытое сражение, а коль хватит ума – сурово поплатится за безрассудство! Войну на море мы уже выиграли, доведя эскадру до Владивостока… – Фомин, что командовал погрузкой на «Корее», горячо жестикулирует в подтверждение сказанного.

Э-э-э, брат, как тут у вас все запущено… Выиграли, говоришь? Во Владике себя видите?..

Словно в ответ моим мыслям, кто-то вставляет реплику:

– Господа, никто не знает, как во Владивостоке с… дамами?..

Дружный хохот заставляет отвлечься даже шахматистов:

– Могу посодействовать с адресом известного заведения!..

– А вы откуда имеете?.. Бывали?

Вновь взрыв беспечного смеха.

И вальсы Шуберта, и хруст французской булки… Как отвратительно… в России… по утрам!.. Ощущение, что провалился не в прошлое, а в вылизанное кино одного известного режиссера… Тьфу!..

Еще раз обвожу взглядом присутствующих: веселые, расслабленные, без тени серьезности лица. Самой большой проблемой которых является снятие обшивки в каютах и вынос мебели… Похмелье, как я понимаю, должно случиться совсем скоро, не пройдет и недели. Страшное, смертное похмелье…

Покидая кают-компанию через час, я нахожусь в совершенно растрепанных чувствах: какое, к черту, сражение, если даже в офицерской среде царит такая расхлябанность? Граничащая с безалаберностью? Быть может, здесь всегда так и это я чего-то недопонимаю?

Выхожу на палубу и останавливаюсь, с наслаждением подставляя лицо соленому ветру: После прокуренной каюты – неземное блаженство! Нагнувшись, опираюсь руками на леера… Море напоминает диковинный город с причудливо освещенными зданиями: цветные огни кораблей со вспышками семафоров, яркие полосы прожекторов, беспорядочно шарящие по воде… Откуда-то издали доносится заунывный пароходный гудок. Одинокий и жалобный, как рев доисторического, всеми покинутого ящера…