Цукерман освобожденный

— «Приходит, окрыленный молитвой», «Прошлой ночью глаз я не сомкнул», «Жду тебя», «Это любовь, любовь, любовь», «Эту песню я прежде слыхал», «Чудесно скоротаем вечерок», «Любовь-морковь», «То волшебное утро», «Поутру», кстати, а не «По утрам», как большинство думает, и Хьюлетт Линкольн первым номером. Хотя, разумеется, никто ему на это не указал. На той викторине. «Все считают влюбленными нас», «Мама, где мой пистолет», «В субботу, воскресенье и всегда», «То слишком молоды, то слишком стары», «Тико-тико», «И снова возвращается ко мне», «Никогда не узнаешь». Пятнадцать.

Он утих, даже слегка поник — вспомнил, как долго держался на викторине Хьюлетт.

— Алвин, как у вас это получается?

Пеплер снял темные очки и, закатив темные глаза (кстати, синяков ему никто не поставил), пошутил:

— «Это колдовство», — признался он.

Цукерман решил ему подыграть.

— Дорис Дэй. Тысяча девятьсот сорок шестой.

— Близко! — обрадовался Пеплер, — близко, но правильный ответ — сорок восьмой. Вы уж простите, Натан. В следующий раз и вам повезет. Слова Сэмми Кана, музыка Джуля Стайна. Впервые прозвучала в фильме «Роман в открытом море», «Уорнер бразерс». В ролях Джек Карсон и, разумеется, божественная Додо, мисс Дорис Дэй.

Цукерман не выдержал и расхохотался:

— Алвин, это потрясающе!

На что Пеплер быстро ответил:

— «Это восторг», «Это полный провал», «Это счастье навек», «Это чувство, что ждал я всю жизнь», «Это боль, это стон, это крик», «Это входит в плоть и кровь», «Это…»

— Какое выступление! Полный восторг, правда! — Он все хохотал.

Пеплера это нисколько не смущало.

— «…старый, заслуженный флаг», «Это в тысячах миль от края земли (А до дома родного лишь миля)», «Это упоительный миг». Хватит? — Лоснясь от испарины, довольный так, как бывает доволен любой, кто знает толк в адреналине, он спросил: — Детка, мне остановиться или лучше продолжать?

— Все, — простонал Цукерман, — больше не могу. — Но как же здорово было развлечься. На улице! У всех на виду! Дыша полной грудью! Свободно! Пеплер освободил его от наваждения. — Остановитесь, не смешите, прошу, — шепнул Цукерман, — все же рядом, на той стороне улицы похороны.

— Улица! — объявил Пеплер. — «На улицах Нью-Йорка». Рядом. «Рядом с домом, в парке». Похороны. Об этом надо подумать. Прошу. «Прошу, не думай обо мне, когда меня не станет». Больше. «Больше не расстанусь с тобой». Теперь похороны. Нет, я готов поставить на кон свою репутацию. В истории американской популярной музыки нет песен со словом «похороны». По очевидным причинам.

Бесценно. Вот уж самая настоящая реальность. Невероятно. Ненужных подробностей больше, чем у великого Джеймса Джойса.

— Поправка, — сказал Пеплер. — «Больше не расстанемся с тобой». Из кинофильма «Бриллиантовая подкова». «Двадцатый век — Фокс». 1945 год. В исполнении Дика Хеймса.

Теперь его не остановить. Да и зачем? От такого уникума, как Ал вин Пеплер, бежать не стоит, особенно если ты писатель и у тебя есть голова на плечах. Вспомни, как Хемингуэй отправился на поиски льва. А Цукерман всего-то вышел из дому. Да, сэр, пусть книги так и лежат в коробках! Прочь из кабинета, на улицу! Наконец-то в ногу с десятилетием! Ах, какой персонаж для романа получится из этого парня! Что мимо пролетает — он все схватывает. Все цепляет, у него мозг — как липучка, ничего не упустит. Любую мелочь — все подбирает. Какой писатель из него получится! Да уже получился. Пате, Гибралтар, Перльмуттер, Моше Даян — вот и роман, и он в нем главный герой. Из ежедневных газет и отбросов памяти — вот из чего он создаст роман. Убедительности в нем будет предостаточно, может, утонченности не хватит. Вы только на него полюбуйтесь!

— «Никогда не угадаешь», «Декка», 1943 год. «Ложь во спасение», «Декка», 1948 год.

Две самые популярные пластинки Дика Хеймса — по Пеплеру. А Цукерман не видел причин ему не верить.

— Перри Комо, — попросил Цукерман. — Его лучшие пластинки.

— «Искушение», «Хубба-зубба-хубба», «До конца времен». Все — «РКА Виктор», 1945-й. 1946-й — «Пленник любви». 1947-й — «Когда тебе было шестнадцать». 1949-й…

Цукерман напрочь забыл о похитителе. Он забыл обо всем, о своих бедах и тревогах. Они ведь были воображаемые, да?

Пеплер добрался до Ната Кинга Коула — «Дорогая, же вуз эм боку», 1955-й, «Вьющаяся роза», 1962-й, когда Цукерман обнаружил в дюйме от своего рта микрофон. А потом увидел переносную камеру, водруженную на чье-то плечо.

— Мистер Цукерман, вы здесь этим утром, чтобы засвидетельствовать почтение Принцу Серателли…

— Вот как?

Цукерман узнал темноволосого репортера, могучего вида красавца — видел его в выпусках местных новостей.

— Вы были другом покойного или семьи?

Все-таки с комическим перебор. О, какое утро! «О, какое чудесное утро!» «Оклахома!» Роджерс и Хаммерстайн. Это даже он знал.

Цукерман рассмеялся, замахал рукой, чтобы их остановить.

— Нет-нет, я просто шел мимо. — Он указал на Пеплера. — С другом.