Цукерман освобожденный

Они медленно ехали по Мэдисон, Цукерман при свете лампочки читал, откинувшись на мягком черном сиденье, Кьеркегора… Она знает, что ее имя у всех на устах, даже когда люди утирают рот носовым платком! Он не понимал, то ли это возбуждение от новой женщины, упоение неопределенностью — и всем этим блеском, или он успел за восемь часов влюбиться, но он проглотил абзац так, словно текст был вдохновлен ею. Он не мог поверить своей удаче. И таким уж несчастьем это не казалось. «Нет, не совсем анекдотично. Что уж говорить о том, как заводятся массы, если и тебя она завела. Я не стану глумиться над тем, как я влип». Он адресовал это ей, молча, а затем, слегка обалдев, утер рот. Все из литературы. Подумать только! Ему не хотелось бы рассказывать об этом доктору Ливису[14], но он не ощущал, что совершил нечто кощунственное.

Когда они подъехали к его дому, шофер отказался от десяти долларов.

— Нет-нет, мистер Ц. — Он достал из бумажника визитную карточку и протянул ее через окошко. — Если когда-нибудь мы сможем вам помочь, сэр.

Он умчался, а Цукерман при свете фонаря прочел на карточке:

ТАРИФНЫЙ ПЛАН

В час

Вооруженный водитель и лимузин … 27,50

Невооруженный водитель и вооруженное сопровождение лимузина … 32,50

Вооруженный водитель и вооруженное сопровождение лимузина … 6,оо

Дополнительное вооруженное сопровождение … 14,50

Минимум пять часов

Принимаем основные кредитные карточки

(212)5558830

Он читал остаток ночи — ее книгу, а в девять утра позвонил в отель, и ему напомнили, что мисс О’Ши не принимает звонков до полудня. Он попросил передать, кто звонил, а сам не знал, чем занять себя и свое возбуждение до их встречи в два часа дня в парке — она сказала, что для счастья достаточно и этого. Он не мог больше смотреть ни на «Кризис в жизни актрисы», ни на два эссе о драме — они тоже вошли в этот томик. Он уже дважды все это прочел — второй раз в шесть утра, и кое-что занес в дневник, где писал о прочитанном. Он не мог перестать думать о ней, но это было лучше, чем забивать себе голову тем, что люди думают, говорят или пишут о нем — есть такая штука, как самопресьпцение. «Вы бы могли себе представить, — обратился он к пустым полкам, когда вошел в квартиру, — что после вина за ужином, шампанского в „Элейн“ и совокупления с Сезарой я смог бы отложить домашнее задание до утра и немного отдохнуть». Но, даже просто сидя за письменным столом с ручкой, блокнотом и книгой, он чувствовал себя не таким одуревшим, как если бы лежал в кровати с ее именем на устах — уподобясь остальным ее поклонникам. Ощущение, конечно, было не такое, как после ночи плодотворной работы; а волнения, что наступает, когда проработаешь ночь напролет, как в те недели, когда дописывал «Карновского», он не испытывал. Но и свежая мысль о том, какой будет следующая книга, не приходила в голову. Все свежие мысли были упакованы, как тома в восьмидесяти одной коробке. Но он хотя бы сумел сосредоточиться на чем-то, кроме того, что он по горло полон глупостями. Теперь он был по горло полон ею.

Он позвонил в «Пьерр», не дозвонился, а потом не знал, чем себя занять. Распаковать полтонны книг, вот что! С Бэнк-стрит покончено! С Лорой покончено! Надо высвободить все эти заключенные в коробки мозги! А потом высвободить и свои мозги!

Но тут он придумал кое-что еще лучше. Портной Андре! Книги подождут, надо купить костюм! Потому что когда мы полетим в Венецию, надо же в чем-то явиться в «Киприани»! (Сезара призналась, когда он уходил, что единственный отель в мире, где ей нравится просыпаться, — это «Киприани».)