Цугцванг

«К тому же от нее воняло сигаретами и бухлом — не моя это история. Я люблю заниматься сексом с теми, кто понимает, что происходит, а не пребывает в любом, допинговом трипе!»

— Окей. Можем тогда сгонять в другой клуб. Более направленный…

— Ты меня достал. Сколько раз я говорил, что меня не интересует твоя «Тема» и твое чертово «БДСМ»! — усмехаюсь вновь, Лекс вторит.

— Ну вдруг у тебя появился вкус?

— Не мое это. Мне нужна полная свобода хотя бы в постели.

— Забавно, как так получается, да? Отец наградил тебя презрением ко всем рамкам, меня манией к жесткому, тотальному контролю.

— Он многим нас наградил, Лекс. Скоро все кончится.

— А ты уверен, что новые обстоятельства позволят этому случится?

Лекс отвечает прямо и четко, не таясь. Знаю, что его все еще волнует наличие Амелии в этой истории, и понимаю даже — будь я на его месте, тоже бы дергался. На кону то стоит слишком многое, каждый из нас сильно рискует. Отец всегда воздает за проступки на все миллион процентов, и, как правило, мстит и наказывает не напрямую, а через кого-то. У каждого есть, что терять. Та же Настя — она под угрозой поболее всех остальных, потому что обладает тем, чего нет ни у кого другого: нашим уважением и любовью. Это даже грустно, если честно, потому что отец то в чем-то и был прав в перерывах между телесным воспитанием. Любовь — это самая большая, ветвистая слабость, прорастающая внутри каждой твоей клеточки и ставящая на колени похлеще хорошо знакомых ежовых рукавиц.

— Я знаю, что ты волнуешься…

— Нет, Макс, я просто в панике, — перебивает, делая глубокую затяжку, — Потому что многое идет не так, как мы планировали. Амелия серьезная угроза, и Адель психует не просто так. Она ее хорошо знает.

— Я тоже достаточно, чтобы понимать — она не станет мешать нам.

— Она нас ненавидит, ты сам слышал. Каждого из нас.

— Ее мать вынуждена скрываться из-за него, Лекс. Ты думаешь, что она поставит под угрозу ее ради мести? Ты бы поставил?

— Я уже поставил свою мать под угрозу, когда вписался в этот заговор.

— Знаю.

— Если мы прогорим, он отомстит ее страданиями. Наш промах оплатит она…

— Я знаю! — грубо прерываю, а потом щурюсь, — Ты за этим здесь?! Чтобы надавить на меня?! Объяснить «политику партии»?!

— Вообще-то я здесь, чтобы за тобой присмотреть, потому что ты в говно. Но спасибо за такое красочное мнение, мне очень приятно.

— Ты сам начал этот разговор, а я уже не ребенок, чтобы за мной присматривали.

— Я просто хотел убедиться, что ты все еще в полной мере понимаешь, как сильно мы рискуем, и не будешь ставить все на кон, ради какой-то девчонки.

Цыкаю, отворачиваюсь. Я не хочу смотреть ему в глаза, потому что знаю, что по факту то он прав. Мне надо было отослать ее, отпустить, договориться наконец, что угодно, но не держать ее рядом. Каждый ее день, проведенный в моей квартире, угроза. Невозможно же спрогнозировать все, всегда есть место случайностям, а Амелия только увеличивает их количество, как количество проигрышных номеров на шариках в прозрачном квадрате теле-лотереи.

— Я не могу ее отпустить.

— Я это уже понял, — устало вздыхает, потирая глаза, — Пообещай мне только одно: если она станет угрожать нашему плану, ты сделаешь над собой усилие и снимешь ее с доски. Все слишком далеко зашло, чтобы так глупо подставляться, Макс.

«Обдумай, верно ли и возможно ли то, что ты обещаешь, ибо обещание — есть долг.» — так говорил Конфуций, и я согласен с ним. Я не хочу давать обещаний, в которых не уверен, потому что знаю, что мне будет достаточно непросто их не сдержать. Отец наградил меня не только презрением к любым рамкам и огромной любовью к свободе, но и «чувством долга». Маме он обещал весь мир в свое время, сделать ее счастливой был его долг, как мужа, но он не сдержал ни одного обещание. Вместо мира она получила войну, а вместо счастья бесконечные страдания, и я снова возвращаюсь к тому, что уже говорил.

Я не могу позволить себе быть на него похожим, а значит не могу позвонить себе не исполнить своего обещания и своего долга.

Лекс это слишком хорошо знает, поэтому расценивает мое молчание правильно, что его не может оставить в прекрасном расположении духа.

Его это злит. Читаю по усмешке и парочке кивков, а также во взгляде, который он поднимает на меня резко и остро.

— Ты не станешь этого обещать, я прав?

«Нет, брат, неправ, потому что есть во мне еще кое что: семья превыше всего…»