Цугцванг

«ОТКУДА ОН ЗНАЕТ?!» — сжимаю трубку сильнее, но отец не ждет больше ответа, продолжает.

— Не отпирайся! Да, мне известно, что ты выкупил целый этаж, мы поговорим об этом потом, а сейчас говори: ты там или нет?!

— Что происходит?! — тяжелое дыхание, но никакого ответа, из-за чего я начинаю нервничать больше, даже повышаю голос, — Ты слышал меня?! ЧТО…

— Ревцов сбежал.

Застываю. Удар приходится прямо в затылок и такой силы, что перед глазами на секунду темнеет. Я не могу дышать и слышу, как через толщу воды, быстрые объяснения отца, которые и сам уже знаю…

— Макс, он поедет к тебе! Он думает, что это я убил его чертова сына, так что он поедет к тебе! Если я знаю, что ты выкупил этаж, он, поверь, тоже! Поэтому ХВАТИТ ЗАДАВАТЬ МНЕ ГЛУПЫЕ ВОПРОСЫ, ОТВЕЧАЙ! ТЫ ТАМ ИЛИ НЕТ?!

Но я не отвечаю. Сердце бешено стучит, а трубка уже валяется под ногами, откуда доносится мое имя, как на репите, но мне на это уже плевать. Я срываюсь с места и бегу в кабинет, попутно врезаясь в стену больным плечом — не обращаю внимания. Из ящика, закрытого на ключ, достаю пистолет, заряжаю его и, схватив ключи от своей тачки, громко хлопаю дверью. Иду быстро, решительно, заряжая оружие попутно, вижу мельком Марину. Она что-то говорит, но я снова ничего не слышу — кровь шумит в висках, руки трясутся, а дыхание спирает, прыгает.

Мне по-настоящему страшно…

— Макс, твою мать! — сестра дергает меня за руку и разворачивает, но я откидываю ее хватку и хочу было повернуться к входной двери, когда замечаю Лекса.

Он спускается по лестнице голый по пояс, видимо только после тренировки, хмурится, не понимает, что происходит, но собирается спросить — я не даю.

— Отец звонил. Ревцов сбежал и едет на Мосфильмовскую.

Взгляд Лекса леденеет, а Жени издает то ли писк, то ли что-то типа него, закрывая рот руками, но это я замечаю так, на задворках сознания, потому что смотрю только на брата, которому дал обещание…

— Он убьет ее… — тихо произношу, а потом отступаю назад и хмурюсь, — Прости, Лекс…я не могу этого допустить. Прости меня.

Снова разворачиваюсь и, не давая никому и шанса меня остановить, выскакиваю на улицу, прыгаю в свою тачку и резко стартую. В этот момент, кажется, у меня есть ответ на мой собственный вопрос, почему меня так к ней тянет, и дело не в Лилиане. Я в нее влюблен. По уши. Она никогда не была никаким залогом, и никогда не было реальной необходимости держать ее рядом: Лилиану я бы легко прогнул, а Амелия никогда бы не рассказала ничего отцу — мне это все известно. Я хотел, чтобы она была рядом. Я не мог без нее. Она вызывает во мне такую бурю, которую я не могу контролировать, потому что я на ней завис по полной и абсолютно. Это так, мне не нужно никаких психоанализов, чтобы это понимать, хотя бы потому что мне плевать на все обещания и риски — если я не успею, мне на все уже будет насрать.

Амелия

Устало вздыхаю, осматривая гостиную, которая когда-то была просторной, а сейчас стала больше похожа на склад магазина. Везде коробки, пакеты с яркими названиями дорогущих брендов, которые я так и не открыла. Признаюсь честно, хотелось. Когда впервые получила заказ, который изначально был способом отомстить, раз уж мне дали платиновую карту, наверно я даже поняла Лилю — выглядело это роскошно. Руки так и чесались, и, к своему стыду, дочесались до позорного «отказа всех моих принципиальных моментов» — я открыла коробку, где лежало потрясающее платье от Шанель.

«Черт…»

Ругала себя знатно, и так стыдно было. Эти деньги не были моими, и тот факт, что я могла ими распоряжаться, бесил. Крыл даже, поэтому больше я не поддавалась на провокации своей любопытной половины, а сжимала кулаки и отравляла коробки к стене. Сейчас их накопилось просто миллион, а никакой реакции так и не последовало. Месть не была моим основным приоритетом, я хотела, чтобы он приехал, хотела попытаться поговорить еще раз, а все мимо.

«Уже неделю я сижу в этой клетке и медленно схожу с ума…»

Единственным существом, с кем могу поговорить — это белый котенок, которого мне принесли, а потом фактически сразу пытались отнять. Естественно я не отдала, — принципиально! — хоть и не хотела ее оставлять. В этом жесте была некая насмешка и, получив переноску с ней, я оставила белый комочек в прихожей. Ненадолго. Девочке это не сильно понравилось, она стала пищать, съежившись от страха перед чем-то новым, и я, закатив глаза, все таки забрала ее с собой на диван, а потом назвала ее Луной. Сейчас она, не подчиненная никаким принципам, лазила в ярко-красном пакете из ЦУМа.

Закатываю глаза, когда она падает вместе с ним и удирает в сторону прихожей, усмехаюсь.

— Будто это и не ты, да?