Цицерон

На следующий день Цицерон выступил перед народом. То была вторая речь об аграрном законе, самая подробная, чрезвычайно умело построенная и стоившая консулу многих трудов — ведь ему приходилось убеждать народ по собственной воле отказаться от закона, о котором многие так долго мечтали. Впрочем, проект все равно не мог пройти: противники его договорились с одним из народных трибунов, Луцием Цецилием, тот обещал наложить вето и тем не допустить передачи текста закона на голосование в народное собрание. Тем не менее было немаловажно доказать народу, что закон никуда не годится. Консул стремился избавить государство от конфликтов, подобных тем, что возникали за восемьдесят лет до того в связи с аграрными законами Гракхов. Беспримерная задача стояла перед Цицероном — силой слова добиться всеобщего согласия, хотя бы один-единственный раз изгнать насилие, господствовавшее в политической жизни города. После долгих лет гражданских неурядиц и распрей нечто подобное казалось неосуществимым, но Цицерон достиг цели — три речи, произнесенные перед народом после речи в сенате, убедили граждан. После первой речи трибуны ополчились на консула и стали выступать с речами, которые грозили подорвать не только популярность оратора, но и весь ход государственного механизма. Цицерон отвечал кратким выступлением на сходке, из которого ясно видно, насколько живы были в политической жизни Рима воспоминания о сулланской диктатуре. Сторонники законопроекта, стремясь лишить консула народного доверия, не придумали ничего лучшего, как объяснить его противодействие желанием защитить спекулянтов, обогатившихся, скупая имущество проскрибированных. Нетрудно было опровергнуть подобные обвинения и показать, что предлагаемый закон как раз и гарантирует неприкосновенность состояний, добытых таким путем. Свою победу Цицерон закрепил последней, четвертой речью (третьей из обращенных к народу), о которой, кроме самого факта ее существования, мы не знаем решительно ничего. Законопроект Рулла не поступил в народное собрание, а главное — не вызвал народных волнений.

Историки наших дней в большинстве своем судят весьма сурово об этом первом шаге Цицерона-консула. Они не признают, что Цицерон расстроил планы популяров, реализация которых принесла бы государству несравненно больше волнений и распрей, чем пользы. Они подчеркивают, что за Руллом, по всей вероятности, стояли подлинные авторы проекта, люди гораздо большего ума и масштаба — Красс и Цезарь; они объединились, чтобы противостоять Помпею, чье влияние после победоносного возвращения с Востока грозило стать всеподавляющим. С этой точки зрения самым важным в законопроекте становился пункт, исключавший Помпея из числа децемвиров, — ему не оставляли ничего, кроме воспоминаний о былой боевой славе. Допустим, все это так. Но, защищая интересы Помпея, Цицерон стремился предупредить опасный для государства конфликт. Что касается раздачи земель, дело гораздо больше походило на выпад против аристократии, чем на меру, подлинно полезную народу, поскольку для достижения целей, провозглашенных Руллом, пришлось бы распределять дополнительно еще очень значительное количество земель. Так или иначе, проект аграрного закона был на какое-то время оставлен. Он возродился в консульство Цезаря улучшенным, освобожденным от самых одиозных положений, пригодным к практической реализации.

Еще одна угроза миру в государстве исходила от другого народного трибуна, Тита Лабиена, который, как мы уже упоминали, с самого начала своего трибуната выступил с обвинением против старого Гая Рабирия. Однако в перечне своих речей, произнесенных во время консульства, Цицерон до речи в защиту Рабирия помещает еще одну — «В защиту Отона»; в «Против Пизона», подводя итог своей деятельности, он эту речь не упоминает. Кое-что мы узнаем о ней от Плутарха. Цицерон говорил о некоторых привилегиях, которые предоставлял всадникам закон 67 года, проведенный Росцием Отоном, — за всадниками закреплялись в цирке четырнадцать рядов, расположенных непосредственно вслед за сенаторскими. Насколько можно судить, до консульства Цицерона такая мера не вызывала общественных протестов. В этом году, однако, когда Росций Отон в один прекрасный день появился в цирке, народ встретил его криками и бранью, а всадники — рукоплесканиями. Возникла перебранка, и пришлось сообщить о случившемся консулу. Он собрал народ у храма Беллоны и обратился к нему с речью, в которой защищал Отона и его закон. Цицерон говорил так убедительно, люди столь глубоко уверовали в справедливость всаднических привилегий, что конец речи потонул в громе рукоплесканий, представление возобновилось и продолжалось до конца в полном спокойствии.