Итак, Цицерон отплывает из Брундизия, и корабль его скользит по морской глади далее на восток. Остановки следуют одна за другой — Диррахий, берега Эпира, Коркира. Так что он проезжает неподалеку от владений Аттика, и слуги, посланные другом, встречают его у причала, передают съестные припасы и разного рода изысканные кушанья, и Цицерон обедает в пути, по его собственным словам, «как жрецы-салии», то есть члены жреческой коллегии, которые каждый год устраивали торжественную трапезу, славившуюся обилием и изысканностью. Окончание морского пути — мыс Акций. Отсюда дорога пойдет по суше. Погода стоит прекрасная, но огибать Левкады, где море всегда бурное, Цицерон все же не решается; к тому же войти в Коринфский залив можно только, пересев на небольшое суденышко, которое, по его убеждению, недостойно римского проконсула. Все это изложено в письме к Аттику, написанном сразу после высадки у мыса Акций 14 июня. Из того же письма мы узнаем, что с Цицероном едет сын, впервые приобщающийся к обязанностям, которые, как надеется отец, ему придется рано или поздно исполнять.
Наконец — Афины, где Цицерон не бывал с юношеских лет. В пору изгнания он не решился поселиться в этом городе. Зато теперь проводит там десять дней, и их оказалось достаточно, чтобы пробудить былое отрадное чувство и возобновить знакомства с афинскими философами. Он пишет Аттику, что очарован приемом, который ему оказывают, но сожалеет, что в области философии здесь «все вверх дном»; единственный человек, у которого можно хоть что-то почерпнуть — Арист Аскалонский, брат Антиоха. Цицерон, как видим, хранит верность Академии. Однако посещает главу местной эпикурейской школы Патрона, который снова обращается с просьбой ходатайствовать перед Гаем Меммием о возвращении школе дома Эпикура: в соответствии с декретом Ареопага дом был передан Меммию, когда тот изгнанником жил в Афинах. Выше мы уже обращались к этому письму, которое столь наглядно свидетельствует о широте взглядов Цицерона. Как философ он не одобряет эпикуреизм, но относится с симпатией к проповедующим его и помнит, как много лет назад воодушевляли его лекции Федра.
К середине июля относится письмо Аттику, написанное на Делосе, в котором Цицерон описывает морской переход из Пирей, гавани Афин, к берегам Малой Азии: сильнейшие порывы ветра сотрясают родосский корабль, избранный для этого путешествия, медленность плавания раздражает, острова следуют один за другим — Дзостер, где пришлось задержаться на целый день, Хиос, Гиары, Сир, наконец Делос. Здесь путешественники решили дождаться хорошей погоды, ибо в этих краях северные ветры бывают губительны (прибавим от себя: вплоть до наших дней). Ждать пришлось не слишком долго, и 22 июля Цицерон высаживается в Эфесе, лишь однажды остановившись в пути, на острове Самосе, и не испытав ни разу приступа морской болезни. Всюду, где бы он ни останавливался, выходили приветствовать его официальные делегации и множество жителей. Редкую предупредительность проявляли и откупщики — как будто от него зависело продление откупов; не без чувства облегчения замечает он, что договоры на откупа в Киликии уже подписаны до его назначения. Хоть одна забота спала с плеч нового наместника! Примерно в это же время к нему начинают поступать первые вести из провинции: задержка жалованья привела к восстанию солдат (о чем ни прежний наместник, ни его доверенные лица не говорили ни слова), но теперь его удалось усмирить — так, во всяком случае, ему доносят. Позже Цицерон узнал, что дело было довольно серьезным: пять когорт, то есть около половины легиона, отделились от основных сил и стали лагерем близ Филомелии в Ликаонии — без единого командира, без легата или трибуна, даже без центурионов. При этом в провинции всего находилось лишь два легиона, а парфянская угроза вырисовывалась все яснее.