Цицерон

Летом Цицерон вернулся в Рим. Он находился еще в столице, когда туда (по-видимому, в августе или в сентябре) приехал Пизон. Не так давно Цицерон добился включения Македонии в число преторских провинций, сделав тем наместничество Пизона незаконным. Когда Пизон явился в сенат, всем стало ясно, что предстоит настоящее сражение. Первым на этот раз атаковал Пизон, предъявив врагу подлинное обвинительное заключение. Некоторые исследователи считают, что памфлет, сохранившийся до наших дней, известный под названием «Инвектива против Цицерона» и приписываемый Саллюстию, на самом деле и есть то обвинительное заключение, с которым выступил в сенате Пизон. Предположение опровергается, однако, тем, что обвинения, содержащиеся в памфлете, слишком общи и вряд ли отражают ситуацию, в которой говорил Пизон: ни одной конкретной детали, ни упоминания об отзыве наместника, ни слова о том, как удалось этого отзыва добиться, ничего, кроме оскорблений и брани, которые мог в любое время обрушить на голову недруга и Клодий и кто-либо другой.

Речь «Против Пизона», произнесенная в сенате, дошла до нас почти полностью. Как мы уже отмечали, она резка до предела и тем разительно отличается от других речей оратора. Цицерон создает карикатурный образ Пизона, обвинения, ему предъявленные, разоблачают не столько его политические взгляды, сколько частную жизнь. Пизон невежествен и необразован — чему ж тут удивляться, ведь он по матери галл. Он окружен философами? Да, но ведь это почти сплошь эпикурейцы, они обучают его философии, из которой он усваивает лишь одно слово — «наслаждение». С этими философами Пизон проводит в пьянстве и разврате ночи напролет, пока не прокричит петух. Такой человек недостоин не только звания консула, но и имени римлянина.

Через несколько дней, примерно 9 октября, Цицерон присутствовал на играх, устроенных Помпеем по поводу открытия театра, носившего его имя. О чувствах, владевших Цицероном, мы узнаем из пространного письма, посланного другу Марку Марию, который предпочел остаться на своей вилле неподалеку от Стабий (не исключено, что пребывал Марий на одной из двух вилл, с бассейном и маленькими, в старинном вкусе, атриями, что совсем недавно обнаружены, — она высится на холме над морем, окруженная обширными платановыми рощами). Марий поступил мудро. Цицерон, опутанный узами официальной дружбы с Помпеем, не смог последовать его примеру. Отличать подлинные ценности от мнимых — этим умением каждый, кто стремится к мудрости, должен овладеть прежде всего. На играх давались вперемежку все виды зрелищ, излюбленных народом: трагедии, пантомимы, атлетические игры, гладиаторские бои, травля зверей — животных убивали сотнями, в последний день появились даже слоны, но вызвали жалость, ибо, говорили зрители, «они как будто принадлежат в чем-то роду человеческому». Бесспорный интерес представляют вкусы Цицерона в области театра и зрелищ, которые он высказывает в письме с полной откровенностью. Он, разумеется, любит театр (известно, что он переводил на латинский язык Эсхила, Софокла, Еврипида, Аристофана), но слишком пышная сценическая бутафория в «Клитемнестре» Акция и в «Троянском коне» Ливия ему претит. Вереницы мулов, чаши, щиты и мечи, потешные бои прямо на сцене Цицерона утомляют и лишают наслаждений, по-настоящему ему дорогих, — поэтической декламации и актерской игры. Не нравятся ему также и бесчисленные сцены насилия. Здесь, впрочем, он не одинок — друг его Марий придерживается той же точки зрения и вполне разделяет чувства Цицерона.

Пышные игры, устроенные Помпеем и рассчитанные на то, чтобы поразить воображение толпы, которая любит, чтобы ей в угоду бросали на ветер богатства, уже предвещают игры времен империи; Цицерон отзывается о них в выражениях, весьма близких тем, что через сто лет употреблял в сходных случаях Сенека. Досуг, otium, неотделим для Цицерона от умственных занятий, смысл его в ясности и глубине, которые он придает размышлениям. Цицерон знает, что не одинок в своем предпочтении созерцательного досуга пошлым развлечениям; их вовсе немало, тех, кто, подобно Марию, стремится жить «как подобает человеку».

В том же письме Цицерон жалуется, что ему все же приходится заниматься ремеслом адвоката, У него не остается достаточно времени и сил для «духовного отдыха», он вынужден выступать в суде «по просьбе людей, оказавших мне услуги, в защиту тех, кто никаких услуг мне не оказывал». Тягостное положение, в котором он находится, не только лишает его свободы действий на политической арене, но и подталкивает отдаться целиком научным занятиям и теоретическим раздумьям. В последние дни года он сообщает Аттику, что диалог «Об ораторе» окончен, его можно отдать переписчикам, а потом и на суд читателей.