Цирк приехал!

До дома не проронили ни слова. Оба поминутно вязли в грязи и попадали в лужи.

— Спасибо за удовольствие! — сухо сказала на прощание Римма.

— До свидания! — промямлил Ромка. Он понимал, что это конец…

В этот вечер Ромка долго не мог уснуть. Бровь жгло. Глаз совершенно заплыл.

Тусклый свет от фонаря освещал стол, на котором лежал учебник арифметики, опустошенная никелированная копилка и тетрадка с нерешенными задачами.

«Если завтра Маргарита Александровна вызовет к доске, я пропал. Уже три „неуда“ схватил по арифметике. Что бы придумать? Если не изобрету что-нибудь — все, крышка!»

За окнами бушевал ливень. Кукушка выскочила из своего домика и прокуковала двенадцать раз. Потом два. Ромка забылся.

Во сне он видел волосатого возницу и Маргариту Александровну. Они ехали в пролетке по огромной классной доске с надписью: «Храните деньги в сберегательной кассе».

На заре дождь кончился.

Первым, как всегда, завопил хрипастым басом петух отца Никодима. Ему немедленно тоненьким тенорком отозвался Петька. Петьку поддержали петухи с соседней улицы. Перекличка продолжалась долго. Потом наступила тишина.

Нина проснулась. И сразу же затрещал будильник, стоявший на стуле у кровати. Рывком она сунула его под подушку.

«Никто не проснулся!» — подумала Нина и начала одеваться.

Поднявшись по шаткой лестнице на чердак, она разыскала там портрет Толстого в тяжелой раме и осторожно стащила его вниз. Из кухни принесла горшок со столетником, выпрошенным вчера тихонько у матери. Прихватив портфель, она, изловчившись, подняла ношу и вышла за калитку.

Ах, если бы Борька знал, какую тяжесть она тащит в школу! Перепрыгивая через — лужи и увязая в грязи, Нина медленно двигалась по мостовой. По другой стороне, навстречу Нине, какой-то огромный человек безуспешно тянул под уздцы лошадь, подбадривая её ласковыми словами. Лошадь выбивалась из сил, а громоздкий, пестро размалеванный фургон, застрявший всеми четырьмя колесами в глине, так и не двигался с места. Нина остановилась, и вдруг кто-то подошел сзади и закрыл ей лицо руками.

Вывернувшись, Нина увидела Римму Болонкину, около которой стоял горшок со столетником и клетка с канарейкой.

По тротуару бежал запыхавшийся Борька:

— Куда это вы в такую рань собрались? Что за вещи тащите? Это Толстой с чердака? Эх, ты! Скрыла!

Пришлось принять Борьку в компанию и открыть ему секрет. Оказалось, что девочки тайком от мальчишек сговорились украсить класс.

Римма случайно сунула руку в кармашек платья, вытащила какую-то записочку и выругалась:

— Вот ненормальный!

— Что такое? — спросила Нина. — Кто ненормальный?

— Ромка! Кто же ещё? Вчера, оказывается, записочку подсунул. Погляди, что за ересь пишет.

Нина прочла:

Любви все возрасты покорны.
Об этом Пушкин написал.
Её порывы благотворны —
Об этом Пушкин твердо знал,

Я помню чудное мгновенье,
Передо мной явилась ты…
С тех пор уж мне не до ученья,
С тех пор я сохну, как цветы…

— Видали, что пишет? — снова возмутилась Римма. — Из-за меня, оказывается, неуды хватает, цветочек дохлый!

Великан, продолжавший тянуть под уздцы лошадь, неожиданно засмеялся и весело гаркнул:

— А ну, вылазь к чертовой матери!

Из застрявшего в грязи фургона, как горох, посыпались ребятишки мал мала меньше.

На вид им было лет пять-шесть, но одеты они были совсем по-взрослому: в длинные платья, брюки, пиджаки, сапожки гармошкой…

— Вот чудилы-то! — засмеялся Борька. — Как вырядились!

Один из мальчуганов поскользнулся и упал. Борька быстро подбежал и поднял ребенка.

— Спасибо! — хриплым басом поблагодарил малыш. Борька вздрогнул: с изрытого множеством глубоких морщин старческого личика улыбались лукавые вишенки-глаза.

— Что, испугался? — рассмеялся человечек и отбежал.

— Да это же лилипуты! — шепнула Нина.

— Точно! — ахнул Борька. — Цирк приехал!

— Ну свисти… Чего же ты замер? — улыбнулась! Нина.

— Неудобно…

Лилипуты со всех сторон навалились на фургон. Это не помогало.

— Выгружай, братва! — скомандовал великан и первым нырнул в фургон.

Раздался яростный лай. Лилипуты принимали из рук великана разношерстных собачек. Из фургона вылетали тяжелые гири. На землю поставили ящики с голубями, тюки невиданной формы, плетеные сетки и другие удивительные веши.

Особенно бережно опустили тяжелый длинный ящик с дырочками на боках и крышке.

— Что это? — спросила Нина у Борьки.

— Не знаю…

Как завороженный, следил Борька за разгрузкой. Фургон стал легче, но вытащить его лошади все равно оказалось не под силу. Великан выпряг её, отвел в сторону, поплевал на руки и, схватившись за оглобли, нараспев крикнул:

— Э-эй, ухнем!

— Погоди, дядя Проня! — И веселый человечек обратился к ребятам: — Давай сюда! Всё народу больше будет!

Ребята подбежали к фургону, но великан крикнул:

— Отойди, мелюзга! Я сам!

Он натужился, рванул за оглобли, и тяжеленный фургон со страшным скрипом выкатился из грязи.

— Ну и слонище же ты, дядя Проня! — восторженно ахнул веселый лилипут.