Цимес

— Дело не в том, что она видит так глубоко. Дело в том, что она видит так.

Около «Магнолии» все затихали, было слышно только дыхание. И я так до сих пор и не знаю — может быть, это дышала сама картина.

Нюта была в фойе. Она сидела на подоконнике, болтала ногой и смотрела на улицу. Я подошел.

— Поздравляю! Я не знаю, как это назвать. У меня просто нет слов, вот и все. Ну а то, что ты оттуда ушла… Нюта, ничего не поделаешь, это просто надо пережить, как ветрянку, — я уселся рядом с ней, и она… она вдруг взяла меня за руку — будто ребенок — и выдохнула:

— Да.

Показалось, что мы разговариваем весь день, не умолкая. А еще я внезапно осознал, что у меня есть сердце.

Что оно в самом деле бьется.

Нюта — дневник

Москва не понравилась мне сразу. Все было слишком большим и слишком шумным. И очень мало солнца. Люди показались серыми, пасмурными и почему-то все на одно лицо.

В аэропорту я впервые увидела бабушку Алекс — мамину маму. Для своих лет она выглядела на удивление молодой и очень живой. Я представляла ее совсем иначе. Рядом с ней мама вдруг сделалась похожей на ребенка, они обнялись и заплакали, было видно, как они рады, что помирились. Меня она обняла и поцеловала тоже. Это было забавно. У нее необычная профессия — историк моды, даже профессорское звание, потому что она читает лекции в университете.

Мы все живем в доме, который бабушка называет зимней дачей. Здесь самый большой телевизор, который я когда-либо видела, и целая коллекция одежды разных времен. Рассматривать ее ужасно интересно — много новых слов и они не такие, как раньше. Зато телевизор работает почти круглые сутки. Я было решила, что из-за этого никогда не смогу здесь рисовать, и даже рассказала об этом маме. Мама засмеялась и ответила, что телевизору, наверное, просто скучно и не с кем поговорить и что я, конечно же, сильнее его.

Она очень изменилась. Бабушка Алекс считает, что во всем виноват «этот человек» — так она называет того мужчину, из-за которого мы уехали от папы. Еще ей не нравится быть бабушкой, вернее, само это слово. С самого начала она сказала, что вовсе не чувствует себя старухой и хочет, чтобы я называла ее просто Алекс. Может быть, когда-нибудь так и будет, а пока я разговариваю по-прежнему только с мамой.

Так вот, про «этого человека». Я никогда его не видела, но мне кажется, что он присутствует в нашем доме почти все время, хотя мама не говорит о нем ни слова. Вечерами она часто уходит, а возвращается красивее и, может быть, счастливее, чем была. Я за нее рада, хотя… нет, она не стала мне чужой — она стала не только моей. Оказывается, он приезжал в Мексику по каким-то своим делам, и надо же было им с мамой случайно встретиться. Все очень похоже на то, как когда-то она встретилась с папой. Так говорит Алекс. Тогда они уехали отсюда, чтобы быть вместе. А теперь, наоборот, чтобы быть вместе с «этим человеком», маме пришлось сюда вернуться. Странно, как все замкнулось. Продолжу завтра.

Только что от меня ушла Алекс. Я записываю услышанное от нее сразу, не дожидаясь завтрашнего дня, ведь у меня в голове сейчас океан слов, и все они рвутся наружу из своих коробок. Она рассказала мне про моего дедушку — маминого папу. Я запишу ее рассказ слово в слово, это нетрудно — слова ведь не исчезают. Не важно, скачут ли они, как зайцы, или просто перешептываются друг с другом о чем-то своем, — забыть их невозможно.