Цезарь

Но, чувствуя, что на его стороне стоят все те, кого мало беспокоила возможная диктатура, лишь бы только в Рим вернулось спокойствие, Помпей заявил, что его не заботит противодействие трибунов и что в случае нужды он сумеет защитить Республику оружием.

Бедная Республика, она и в самом деле нуждалась в защите!

Противодействие трибуна было подавлено усилиями богатых и аристократических сословий.

Закон, которого требовал Помпей, прошел; оба чрезвычайных суда были учреждены, и против зачинщиков волнений были выдвинуты три обвинения:

одно — в насильственных действиях, включая убийство Клодия и поджог Гостилиевой курии и Порциевой базилики;

другое — в незаконном домогательстве;

третье — в присвоении голосов избирателей.

Квезитором по делу о насильственных действиях и незаконном домогательстве народ избрал Луция Домиция Агенобарба, а по делу о присвоении голосов избирателей — Авла Торквата.

Квезитор, на что указывает название этой должности, был тем, кто у нас является судебным следователем и одновременно императорским прокурором.

Обвинение в насилиях и незаконном домогательстве выдвинул старший из племянников Клодия, Аппий Клавдий.

Вот каким было это обвинение:[78]

«В третий консулат Гнея Помпея Великого, единоличного консула, в восьмой день до апрельских ид [6 апреля], в присутствии квезиторов Домиция и Торквата, Аппий Клавдий заявляет, что, в соответствии с законом Помпея о насильственных действиях, он обвиняет Тита Анния Милона и утверждает, что названный Милон в тринадцатый день до февральских календ [20 января] сего года приказал убить Клодия в харчевне Копония на Аппиевой дороге, В связи с этим он требует, чтобы, в соответствии с законом Помпея, Тит Анний Милон был приговорен к лишению его воды и огня».

Подобный приговор означал ссылку.

Напомним, что римский гражданин не мог быть приговорен к смертной казни.

Домиций записал имя Аппия Клодия в качестве обвинителя и Анния Милона в качестве обвиняемого и назначил им явку в суд в шестой день до апрельских ид (8 апреля).

Таким образом, Милону было предоставлено десять дней, чтобы он мог подготовить свою защиту.

Слушание, как обычно, проходило на Форуме, в преторском суде, между Священной дорогой и Каналом.

Оно началось в первый дневной час, то есть в шесть часов утра.

Складывалось впечатление, будто в ночь с 7 на 8 апреля никто в Риме не ложился спать, настолько площадь уже была заполнена народом, когда первые лучи солнца показались из-за Сабинских гор.

За ночь это людское море поднялось с мостового покрытия площади до ступеней храмов, которые казались скамьями амфитеатра, специально приготовленными для зрителей, а со ступеней храмов до коньков их крыш, и не было ни одной кровли, которая не была бы покрыта тучей зевак, колышущейся, словно нива на ветру.

Люди разместились на здании государственной тюрьмы, на храмах Фортуны и Конкордии, на Табуларии, на стенах Капитолия, на базилике Павла, на базилике Аргентария, на арке Януса, на арке Фабия и на Грекостасе — и так вплоть до Палатинского холма.

Понятно, что три четверти этих зрителей не могли ничего слышать в точном смысле этого слова; но для древних римлян, как и для современных итальянцев, видеть было то же самое, что слышать.

В половине седьмого утра глашатай поднялся на трибуну и вызвал обвинителя и обвиняемого.

И почти в ту же самую минуту тот и другой появились.

Появление Милона было встречено глухим ропотом, но не столько потому, что появился убийца Клодия, а потому, что Милон, пренебрегая принятыми обычаями, не отпустил ни волосы, ни бороду — хотя, впрочем, за десять дней они вряд ли бы заметно отросли, особенно волосы, — и был одет в изящную светлую тогу, вместо грязной и рваной одежды, как было положено в подобном случае.

И вид у него был отнюдь не смиренный и удрученный, какой всегда принимал в Риме обвиняемый, представая перед своими судьями.

Сопровождавшие его друзья и родственники своими печальными лицами и разорванными тогами являли собой разительный контраст с ним.

У него было шесть защитников, во главе которых шагал Цицерон, оратор со стороны защиты.

Обвинитель, обвиняемый и защитники заняли свои места.

Затем Домиций велел принести шары для голосования, на которых были написаны имена всех граждан, внесенных в составленный Помпеем список.

Он сложил все эти шары в корзину, а затем не глядя вытянул оттуда восемьдесят один шар, по числу судей, установленному законом Помпея.