Читаем Цезарь полностью

Вняв их призывам, плебс поднял мертвое тело и понес его, обнаженное и испачканное грязью, короче, в том виде, в каком оно лежало на ложе, — дабы все могли видеть его раны, — и, повторяем, понес его на ростры, где Планк и Руф, поддерживавшие соперников Милона, начали своими речами подстрекать народ против убийцы.

И тогда ремесленники и рабы, которым Клодий столько раз обещал свободу, подхватили мертвое тело, перенесли его в Гостилиеву курию и сожгли там на погребальном костре, на скорую руку устроенном из скамей и столов, стоявших в судах и сенате.

Костер разожгли тетрадями письмоводителей.

Дул сильный ветер, и от костра загорелась курия; с курии огонь перекинулся на знаменитую Порциеву базилику, неприкосновенность которой, напомним, с риском для собственной жизни защищал Катон.

Курия и базилика сгорели дотла.

Оттуда изуверы ринулись на осаду дома Милона и дома интеррекса.

Поскольку Милон отсутствовал, в отношении него это был всего-навсего акт мести.

Но в отношении Лепида это был акт политический.

Его хотели принудить провести комиции и воспользоваться раздражением народа против Милона, чтобы посредством этого нападения добиться назначения консулами Сципиона и Гипсея.

Однако Лепид не дал себя запугать.

Он закрыл все двери, собрал всех своих слуг, рабов и телохранителей, предоставленных ему как интеррексу, возглавил их и стрелами отогнал осаждающих.

Около дюжины из них остались на поле боя.

Остальные, увидев это, вернулись на Форум, похитили из святилища Либитины консульские фасции и принесли их к жилищам Сципиона и Гипсея, но те не осмелились взять их.

Тогда народ понес фасции к дому Помпея, — который, как всегда, укрывался в своих садах, — приветствуя его громкими криками и величая титулами консула и диктатора.

Затем тот же народ, узнав, что восемь или десять человек были убиты или ранены Лепидом и его слугами, вернулся толпой, чтобы вновь осадить дом интеррекса, который на пятый день междуцарствия был, наконец, взят.

Выломав двери, разъяренная толпа рассеялась по всему дому, опрокидывая выставленные в атриуме изображения предков семейства Эмилия, круша ложе и мебель Корнелии, жены Лепида, и осадила его самого в самой удаленной части дома, где его и убили бы, если бы Милон, сбежавший было из Рима, не вернулся туда с отрядом своих сторонников, чтобы потребовать созыва комиций, не примчался ему на помощь и не освободил его.

Рим был буквально охвачен огнем и залит кровью: кровь рекой текла по улицам, а пепелища на месте курии и базилики еще дымились.

<p>XXXVI</p>

Эти чудовищные насилия послужили в определенном смысле противовесом убийству Клодия, и Милон, узнав, что общественное мнение повернулось в его пользу, не побоялся, как мы видели, возвратиться в Рим.

Возвратившись, он с прежней настойчивостью стал добиваться консульства и открыто раздал всем гражданам, пожелавшим их взять, по тысяче ассов на человека, то есть тридцать пять франков семнадцать сантимов нашими деньгами.

Но все эти щедроты не произвели никакого впечатления.

Убийство Клодия слишком глубоко уязвило сердце народа, и из открывшейся раны хлынула неистовая ненависть к Милону.

Тщетно трибун Марк Целий, Квинт Гортензий, Марк Цицерон, Марк Марцелл, Марк Катон и Фавст Сулла защищали его — ничто не могло успокоить кипевшее против него негодование.

Каждый день комиции нарушались какими-нибудь новыми мятежами.

В конце концов эти волнения приняли настолько серьезный характер, что сенат издал постановление, повелевающее интеррексу, народным трибунам и Помпею, которому, напомним, народ принес консульские фасции, предпринять меры, дабы Республика не понесла ущерба.

До какой степени Помпей был непричастен к этим волнениям?

Трудно сказать.

Бесспорно, однако, что лишь ему одному они пошли на пользу.

В пятый день до мартовских календ, 23 февраля, Помпей был при посредстве интеррекса Сервия Сульпиция объявлен единственным консулом и тотчас же вступил в должность.

Придя к власти, Помпей понял, что, дабы сохранить свое влияние, он должен немедленно восстановить спокойствие.

Но кем это спокойствие было нарушено?

Теми, кто требовал суда над Милоном.

Но разве не был Милон виновен или, по крайней мере, уличен в убийстве Клодия?

Бесспорно.

И разве не был Клодий римским гражданином?

Тоже бесспорно.

И разве не должен был Милон предстать перед судом, чтобы подвергнуться наказанию, если его признают виновным, или быть оправданным, если его признают невиновным?

Опять-таки бесспорно.

И потому Помпей решил отдать Милона под суд, хотя Милон являлся его человеком и, в действительности, за три года перед тем им же и был выдвинут.

Так что через три дня после своего вступления в должность он попросил сенат издать два постановления, которыми ему позволялось бы учредить два чрезвычайных суда, нечто вроде полевых трибуналов, в которых расследование велось бы более активно и строго, чем в обычных судах.

Это означало попытку установить диктатуру.

Никто не дал себя одурачить.

Трибун Целий всей своей властью воспротивился созданию этих чрезвычайных судов.

Перейти на страницу:

Все книги серии Дюма, Александр. Собрание сочинений в 87 томах

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза