Цепи грешника

«Чертов ребенок! Ты больше не на Земле! От твоих решений зависят чужие жизни! У тебя больше нет личных привязанностей! У тебя есть сила, и если строишь из себя благородного, так будь благородным по-настоящему! Учись мыслить математически. Ах, ты у нас не политик? Ты хороший человек? Забудь! Потому что теперь ты оказываешь влияние на вещи в политических масштабах! — злобно продолжал Мортус, да еще и с таким напором, что спорить не хотелось. Он реально разозлился. — Сколько жизней ты мог спасти, если бы сразу убил Изабэль? Сколько грешников выжило бы ценой жизни Бруны? Или для тебя важны жизни только симпатичных баб да Маши? Сраный лицемер! Девчонка умерла бы так или иначе. Ты ее убил бы, мать убила бы, время бы убило, неважно! Ко-ко-ко, — передразнивал Мортус, — я спасу мир, ко-ко-ко, я спасу Машу и спасу всех! Пока ты не научишься принимать серьезных решений, ты не спасешь вообще никого!»

Бунтарский характер не позволял мне моментально согласиться с Мортусом. Он был прав, а я по-ребячески противился, отрицал его слова из-за подросткового желания нарушать правила. В конце концов, именно бунт против устоев, нежелание работать на кредит за холодильник, желание быть свободным привели меня к успеху в музыке.

Но теперь дело касалось не только меня. От моих решений зависели чужие жизни, диапазон последствий предпринятых действий стал шире перспективного заработка. Я же привык думать только о себе, и Мортус окончательно убедил меня в этом, хотя казалось, мой эгоизм в прошлом, но на самом деле он обрел другую форму.

Я спасал тех, кому больше симпатизировал, а не тех, кого надо спасать из чувства долга или альтруизма.

«Ты прав», — согласился я, хотя внутренне сопротивлялся.

«Если не будешь заниматься хренью, то мы вернем тебя домой, и сможем спасти тех, кого получится. Это главное. Это сопутствующие бонусы. Не забывай, куда и зачем идешь.»

— Ты как? Живой? — Барвэлл помог мне подняться, двигаться самостоятельно я не мог. Превращение закончилось. Я вновь стал человеком, и силы покинули тело.

— Живой, — выдохнул я. — Дайте мне перо.

Уильям глядел на Изабэль и Бруну с сочувствием, и перо с шеи Изабэль снял осторожно, не стал срывать.

— Грустная у них история, — вздохнул Уильям. — Гадко так на душе теперь.

Меня тащили до храма будто калеку. В дороге я видел, как грешники добивали уцелевших ангелов, которые действительно не собирались отступать и бились до последнего.

— Господин, — на меня взглянул здоровяк с топором, который когда-то преградил мне и беженцам путь к Вигнетту. — Авалон привел нас. Мы примчались, как только услышали, что вы в плену.

Я хмыкнул. Все же, слово грешника чего-то стоило, и порой было надежнее слова человека.

Сон пошел мне на пользу. Я дрых как убитый всю дорогу до валастаров, все путешествие по Багровому морю, и только в подземной бухте получилось прийти в себя. Третье перо я пока не трогал. Хотел восстановить силы, чтобы не перегрузить тело.

Хотелось поскорее встретиться с Галахадом, рассказать ему про Яблоко раздора, и понять, что делать дальше.

Глава 22. Зов последней битвы

В подземной бухте Скида было прохладно и темно. Уставший стражник скучал на пристани, засыпая в тусклом луче осветительного сапфира.

От холода сводило пальцы, и я спрятал руки в карманы, выдохнув облачко пара. В прошлый раз тут было не так холодно. Я и не заметил, как наступила осень.

Пристань пустовала. Ни беженцев, ни встречающих, ни веселой музыки. Только тихий шум маленьких волн, разбивавшихся о влажные стены пещеры. Мы сошли с валастара в полном одиночестве, слыша, как в море, срываясь со сталактитов, падали капли.

— Странно, — забеспокоился Уильям. — Никогда тут не было так тихо. Эй, — Уильям окликнул стражника, и тот вздрогнул, сонно передернув плечами. — Не зевай! Где все?

— В скорби, — безразлично ответил стражник, и посильнее затянул темную куфию на шее, скрестив руки на груди и пытаясь согреться. Чтобы в городе ни случилось, стражник волновался лишь о холоде и желании поскорее сдать вахту.

Я не удивился. После превращения Маши в Зверя погибло много людей, и желание жителей впасть в многодневный траур вполне закономерно.

На фоне зева городского тоннеля появился клерк Галахада. В руке он нес сапфировый факел, отбрасывавший в морщины на лице мрачные тени. Клерк жестом пригласил нас к себе, а когда мы подошли, даже не стал здороваться:

— Галахад мертв. — произнес он.

— А…. — я не успел закончить фразу.

— Идем. — Клерк поманил нас за собой. — У нас полно работы. Расскажу в дороге.

После событий в храме Алландела, да и вообще после жизни в антерре, новость о чьей-то смерти не казалась удивительной. Начало моего пути устлано трупами. Трупами грешников, трупами заключенных и убитых ангелов, трупами архангелов. Иногда перед мысленным взором появлялись картины жестоких смертей и расправ, но больше они не вызывали во мне эмоций.

Я просто выполнял работу, поставленную Мортусом на затяжную паузу.

Где я — там смерть.

«Правильно мыслишь», — поддержал Мортус.