Центумвир

Его сорванный вдох, когда его торжество на мгновение сковало ему дыхание и он действительно охуел, когда сквозь свой подавляемый смех, я, повернув голову под его рукой, кончиком языка скользнула по почти стершимся с лака следам его крови. Его пронзило это насквозь. Его. Способного стереть в порошок. Любого.

Приговором вжатие в столешницу до стертого дыхания. Мое имя еще никогда и никем не произносилось так вкусно:

– Моя…

Мое имя в его дыхании переродилось в новое. И он знал, что за тварь впускает в свой загон. В свой закон. А они были у него, и загоны и законы. И он знает, кого впускает. Знает, что я сожру всех, кто был в его приоритетах. Уже слизываю их со смехом, потому что он не ответил на входящий вызов, когда я языком коснулась его крови на столешнице. Коснулась с торжеством. Отчаянным. Металл на языке. Его металл, и меньшим кормиться я теперь не буду. Он знал это, когда сдвигал ткань моего платья. И готов был опоить до пьяна. Потому что на меньшее тоже не согласен.

Кровь из его прошитой ладони на коже его руки, по его пальцам, теряясь в моих волосах, когда он вдавливает меня сильнее в свой стол. Когда щелчок пряжки ремня и шелест его одежды, когда прислоняется и грубо берет. Жестко. Рывком. Пьянея, когда меня разрывает под ним, разносит в щепки от пламени по сосудам, от того, как сжигается разум, как нарастает истома. Берет еще жестче.  Ударом, сдвигающим его стол. Боль. И опьянение от этой боли. С губ стоном. Криком. Его именем.

А он сжимает жестче. И второй удар осторожнее. Еще осторожнее руками под грудь, приподнимая меня, чтобы мог впиться зубами в шею и поцеловать свой укус, когда у меня снова стоном его имя с губ, и в теле только оно звучит в пламени, сжирающим нутро. Стоном новые сонмы, печатями внутри. Нерушимыми. И его новый удар, чтобы высечь с искрами это имя на нутре, воющем от боли. И наслаждения. Повернула голову, улыбаясь в его губы, касаясь их языком, а на нем фантомный привкус его крови. Моей. Навеки, сука. Ты навеки мой отныне. Смех с моих губ срывом, потому что крыло от его ударов жестче, вбивающих в стол, вбивающих в него самого. Срывами в его бездну, когда губы жадно в губы, когда поцелуи до стука зубов, с отзвуком металла, уходящего внутрь, задающего мотив, который отныне по аккордам известен только двоим. Ноты писаны болью и наслаждением. И он одурманен этим сильнее, он ближе к грани, он алчен сильнее и вбирает быстрее то, что пело в крови у обоих с самых первых секунд. Поэтому его хриплое мне в губы:

– В тебя?..

И мое потрясение. Отчаянно помотала головой, охуев, когда вышел и кончил в руку. Охуев, что без защиты. Охуев от себя, что настолько в нулевой зоне контроля. Я была на пороге самого мощного оргазма в своей жизни и с ума сходила от ужаса, что едва не позволила ему случиться.

Яр кончал фантастически красиво, но он наблюдал, потому и оборвался. Исказился ровно так же, как и я, когда поняла, что секс без защиты. Осознала, что просто охуеть насколько дура. И с него схлынуло ровно в тот же момент, когда он увидел как перекашивается мое лицо.

– Что? – хрипло, сжимая мой подбородок и глядя в мои стеклянные глаза с напряжением. – Алена, девочка, что?               

Смотрела на него и не могла поверить. Секс в Лондоне – вопрос о таблетках, следом контрацептив. С вибратором контрацептив, там, правда, вопрос о гигиене, все ж в футляре эта херня лежала неизвестно сколько, а идти мыть, так контекст ситуации не позволял, а вот сейчас… у него есть презервативы. У меня они есть! Потому что это начало отношений, когда приспичить может в любой момент! И нужно наготове быть!  И он без защиты…

– Алена… что? – глаза темнеют, хват на подбородке до боли.

– Без защиты? – сипло выдавила я.

Совершенно по звериному ведет головой и тут же прикрывает глаза, но в них вспыхнула ярость. Я успела заметить ее всполохи, которые обожгли до состояния, когда замереть хочется и забываешь о стрессе любой силы. Мгновение и отстраняется, лицо непроницаемо.

– Прости. Увлекся. – Сквозь зубы.

Салфетки. Сперма с его пальцев в них. Стирая кровь с щеки, наблюдала за этим с сжатой челюстью. Думаю, видел, хотя не поднимал взгляда. Так же не глядя безошибочно бросок салфеток в урну у стола и ровный шаг к двери, со спокойным через плечо:

– Пойдем.

Исподлобья смотрела в его спину. Он не виноват. Только я виновата. Мое тело – мой контроль, золотое правило, тупица! Мне с последствиями жить, а не тому, кто на пять минут зайдет! Дура, блядь! Дура!

Мрачно глядя в пол, твердо сжав губы, вслед за ним. В принципе, до овуляции больше недели, и не в меня же, процент низкий и… или лучше перестраховаться?.. Ага, а потом мучаться с последствиями пару месяцев. А если не перестраховаться, то мучаться всю жизнь, что ли?.. Хотя, мне двадцать семь, я уже типа старородящая (всегда ору с этого убойного слова), в моем возрасте процент, что залетишь с первого раза еще ниже, да еще и с учетом того, что овуляция не скоро, а он не в меня… Блять, что делать-то?..