Центумвир

– Чего у него не отнимешь, так это прагматичности, логического мышления и трезвого взгляда на жизнь. Исходя из этого, я склонен полагать, что твой брат едва ли внезапно отупеет и будет лезть в твою жизнь или делать мне нервы. Еще один фактор, что его сдержит, даже если я ошибаюсь, и он все-таки внезапно отупеет – твоя новая работа более… безопасна. Думаю, сегодня, он окончательно утвердился в этом.

– Почему? – вопрос выстрелил одновременно со злой улыбкой и мрачным взглядом в его глаза.

Он молчал. Слегка прищурился, пристально вглядываясь в мое лицо, но я уже вернула себе самообладание, я знала, как могу проколоться и что он мгновенно распознает, если я что-то скрываю. Скрывать смысла нет, нужно выдавать те реакции, что логичны для контекста ситуации, тем более, что их в избытке.

Глаза в глаза. Мои злые, против его внимательных.  Не отвечал. Прошел мимо, мимоходом, будто бы вовсе мимоходом переплетая пальцы. Сжав их. И резко дернув за собой к  своему столу, где ткнул недокуренной сигаретой в серебряную пепельницу. Сжал мои пальцы до боли, разворот ко мне, его полуприсяд на столешницу и рывок на себя, глядя в мое лицо, но выдыхая никотин вниз и в сторону, негромко отвечая:

– Потому что это бизнес.

– Вот пусть в этих рамках все и останется. – Улыбнулась я, пытаясь вырвать руку. И меня рывком прижали к себе. – Пусти. – Сквозь зубы потребовала я.

– Нет. – Сжал крепче. Блокируя руки. Обвивая и прижимая к себе крепче. Стискивая.

– Я сказала пусти. – Дернулась и зашипела от боли.

– Я. Сказал. Нет. – Твердо и однозначно, положив подбородок на макушку.

– Мне похер, что ты сказал.– Мои руки свешаны в сторону. Касаются передней стороны его правого бедра, которое сжала пальцами. До боли. – Ясно? Своими крепостными командуй.

– Ты тоже на меня работаешь. – Ровно. Спокойно. Констатирующее.

Резко вскинула подбородок, сгорая от ярости глядя в потемневшие, явно раздраженные глаза. Сдерживаясь с титаническим усилием. А он внезапно отстранил свою левую руку, высвобождая мою правую и, провоцирующее улыбаясь, выцедил сквозь зубы:

– Давай. Ударь.

– Уверен, мальчик? – тоже сквозь зубы. Тоже улыбаясь.

И в нем полыхнуло. Смотрела в серо-зеленые глаза, опущенными тяжелыми ресницами. В его меняющиеся глаза, взгляд которых становился не тяжелым. Тяжелейшим. Не давящим, а вдавливающим, снова вбивающим в пол. Тот его взгляд, что молниеносно накидывал ему с десяток-другой лет, и прямым текстом сообщал, что «мальчик» сейчас сломает. Очень жестко. Очень жестоко. Потому что с такими «мальчиками» нельзя забывать о выставленной ими дистанции. Ради своей же безопасности нельзя. А еще такие «мальчики» предпочитают быть уверенными при принятии окончательных решений, поэтому хлест провокации в правдоподобной иронии его голоса:

– Мальчик не строит из себя принца, ведь и ты не принцесса тоже в принципе сама, цыпа, – улыбнулся, глядя как у меня перекашивается лицо, когда услышала слова из трека стоящего у меня на входящие вызовы. От него. –  Мне понравилось. Так что дерзай.

Пощечина. Жар в ладони, вплетался в кровь, множась и разносясь по телу, набирая силу, оседая в венах и разуме, в ногах и внизу живота, когда смотрела пылающие яростью глаза. Яростью и страстью и граница между ними осыпалась в тот момент, когда ударила его. А он почти не отвел лица, хотя было сильно. Усмехнулся.

Грязно.

По-ублюдски.

Зарождая свою тень в моем сбитом дыхании, в горячей тяжести в теле, зарождая разлом границ и сжигающий окружающий мир в жаре. В жаре дыхания и огне на дне глаз. У обоих.

И такая его блядская улыбка, потому что он это видел, он чуял. Встряхнул резко за плечи и Молниеносно подался вперед к моим кривящимся в ненависти губам, будто мурлыкнул, но по факту безапелляционно выстрелил в мои пересохшие губы:

– СлАбо. Я ставил на тебя больше. Отрабатывай, сука.

Моя ладонь тут же рванула к его лицу. Перехватил и с силой врезал ладонью в столешницу, на мгновение переплел пальцы, когда прикусывал мою нижнюю губу. Когда впился поцелуем, одновременно с тем как мои ногти врезались в его ладонь. Прошили до крови, размазавшейся по лакированному дереву. И мгновением позже меня втиснули щекой в эту кровь, размазывая ее след по столешнице.

Боль, но строго отмеренная, с четкой возможностью отстраниться от лака дерева. Он все еще контролирует ситуацию. Сходит с ума от моего безумия, от моей ненависти, заставляет кожей ощутить выпущенную мной кровь, но контролирует.

Заставляет ощериться. В довольстве.

На столе были только капли его крови. Между моей кожей и деревом. С возможностью отстраниться. А следы жгли, пропитывались и вливались уже в мою кровь, уводя в такие ебнутые дали…

– Нет, я рук не уберу чисто из-за принципа… – клокочущий удовольствием шепот мне на ухо.

Лукавит. Он отстранится в ту же секунду, когда поймет, что у меня внутри нет отклика на этот призыв…

Но отклик есть и от этого чувство падения в бездну.

Это непередаваемое чувство, когда ты сознательно выбрал ад.