Где-то в Пенсильвании они проехали кусок дороги, бледно освещённый солнечным светом, словно в небе была пробоина, но к полудню пошёл дождь. Кэрол выругалась, однако звук дождя – неровная барабанная дробь по ветровому стеклу и крыше – был приятен слуху.
– Знаешь, что я забыла? – сказала Кэрол. – Плащ. Нужно будет купить где-нибудь.
И Терез вдруг вспомнила, что не взяла с собой книгу, которую сейчас читает. А из неё с обеих сторон торчит вложенный между страниц листок – письмо к Кэрол. Чёрт. Книга лежала отдельно от других, и поэтому Терез о ней забыла и оставила на столике у кровати. Только бы Флоренс не вздумала в неё заглянуть. Терез пыталась вспомнить, называла ли она Кэрол по имени в письме, и не могла. И чек. Она и его забыла порвать.
– Кэрол, ты забрала тот чек?
– Тот, что я тебе дала? Ты ведь сказала, что порвёшь его.
– Я этого не сделала. Он так и остался под скатертью.
– Ладно, это неважно, – ответила Кэрол.
Когда они остановились заправиться, Терез хотела было в продуктовом магазине у заправки купить стаут, который Кэрол иногда любила выпить, но в магазине было только пиво. Она купила одну банку, потому что Кэрол к пиву была равнодушна. Потом они съехали с шоссе на узкую дорогу, остановились и открыли коробку с бутербродами, которые упаковала для них мать Ричарда. Ещё там был солёный огурец, сыр моцарелла и пара крутых яиц. Терез забыла попросить в магазине открывалку и теперь не могла открыть пиво, но в термосе был кофе. Она поставила банку с пивом на пол под заднее сиденье.
– Икра. До чего же это мило с их стороны, – сказала Кэрол, заглядывая внутрь бутерброда. – Ты любишь икру?
– Нет. Хотела бы я.
– Почему?
Терез наблюдала, как Кэрол откусывает маленький кусочек от бутерброда, с которого до этого сняла верхний слой хлеба, кусочек, где было больше всего икры.
– Потому что те, кто действительно любит икру, всегда любят её так сильно, – ответила Терез.
Кэрол улыбнулась и стала дальше откусывать – медленно, совсем понемногу.
– Это привитый вкус, то, что приходит не сразу. Привитый вкус всегда приносит больше удовольствия, и от него трудно избавиться.
Терез подлила кофе в стаканчик, из которого они обе пили. Она прививала себе вкус к чёрному кофе.
– Как же я нервничала, когда впервые держала в руках этот стаканчик. Ты мне в тот день привезла кофе. Помнишь?
– Помню.
– Как так случилось, что ты тогда добавила в него сливки?
– Я подумала, что тебе понравится. Почему ты так нервничала?
Терез бросила на неё взгляд.
– Я так была взволнована, так тебе радовалась, – сказала она, поднимая стаканчик. Потом она снова посмотрела на Кэрол и увидела её внезапно застывшее, как в потрясении, лицо. Терез уже видела это выражение раньше, раза два или три, когда говорила Кэрол что-нибудь в этом же духе о своих чувствах или делала необычный комплимент. Терез не могла разобрать, довольна Кэрол или недовольна. Она смотрела, как Кэрол заворачивает вторую половину бутерброда в вощёную бумагу.
Был ещё кекс, но от него Кэрол отказалась. Это был коричневого цвета кекс с пряностями – Терез часто ела такой у Ричарда дома. Они всё уложили обратно, в чемоданчик, где были блоки сигарет и бутылка виски, уложили с тщательной аккуратностью, которая вызвала бы у Терез раздражение в ком угодно, но только не в Кэрол.
– Ты сказала, что Вашингтон – твой родной штат? – спросила Терез.
– Я там родилась, а мой отец и сейчас там живёт. Я написала ему, что, возможно, загляну в гости, если мы туда доедем.
– Он на тебя похож?
– Похожа ли я на него, да – больше, чем на мать.
– Странно думать о тебе с семьёй, – сказала Терез.
– Почему?
– Потому что я просто думаю о тебе как о тебе. Suigeneris[15].
Кэрол улыбнулась. Она вела машину с поднятой головой.
– Ладно, валяй.
– Братья и сёстры? – спросила Терез.
– Одна сестра. О ней, я полагаю, ты тоже хочешь всё знать? Её зовут Элейн, у неё трое детей, и она живёт в Виргинии. Она старше меня, и я не знаю, понравилась ли бы она тебе. Ты бы сочла её заурядной.
Да. Терез могла её себе представить – тень Кэрол, со всеми чертами Кэрол, поблекшими и выхолощенными.
Ближе к вечеру они остановились у придорожного ресторана с витриной, изображавшей голландскую деревню в миниатюре. Терез оперлась на перила рядом и стала разглядывать композицию. Там была речка – она вытекала из крана, установленного в конце, бежала по овальному руслу и вращала крылья мельницы. Фигурки людей в национальных нидерландских костюмах стояли разбросанные по деревне, стояли на клочках живой травы. На ум ей пришёл электрический поезд в отделе игрушек «Франкенберга» и ярость, которая гнала его по овальному пути примерно того же размера, что и это русло.
– Я тебе никогда не рассказывала о поезде во «Франкенберге», – сказала Терез. – Ты его заметила, когда?..
– Электрический поезд? – перебила её Кэрол.
Терез улыбалась, но что-то вдруг сжало ей сердце. Слишком сложно было в это углубляться, и разговор прервался.
Кэрол заказала для них обеих какой-то суп. Они закоченели от долгого сидения и холода в машине.