Цена ошибки

Мне кажется, он достал даже обычно спокойных и неразговорчивых монахов. Они уже так на него смотрели, что я попытался поторопить его, но, получив раздражённый взгляд, решил пойти погулять. Впрочем, моё желание закончилось ровно в тот момент, как я подошёл к выходу из конюшни и открыл дверь. Надоевший до зубовного скрежета дождь не располагал к прогулкам.

В итоге гулять я не стал, а вернулся в свою келью. Завернувшись в плащ, завалился на лавку и незаметно для себя уснул. Проснулся от скрипа двери. Ещё толком не успев сообразить, что к чему, подорвался.

– Проснулся? Отлично, идём со мной, – позвал меня наставник.

Я моргнул пару раз и оглядел себя. Оставшись удовлетворённым своим внешним видом (и плевать, что плащ кое-где помялся, кто тут на меня будет смотреть), я поторопился за Альваром. Он привёл меня в главный зал, который сейчас был заполнен морохами и воинами. Все они сидели на лавках. Что это тут у нас происходит? Служение, что ли, какое-то? Или как тут это называется? На противоположной от входа стене висел громадный святой знак. Там же стояла трибуна, за которой можно было увидеть Домара. Судя по одежде, это было не простое собрание. Проведя меня до первого ряда, Альвар указал мне на свободное место. Я сел, с любопытством оглядываясь. Наверное, надо было снять плащ. Недолго думая, стянул его и скрутил.

– Братья, – заговорил Домар, будто только меня все и ждали. Я же удивился, насколько хорошая в помещении акустика. – Нас не так много, поэтому каждый вновь родившийся морох – благословение Отца нашего. Рождением мороха Он говорит нам, что мы следуем верному пути. Все мы боремся с тьмой, пытаясь очистить от неё мир, который нам подарил Отец, велев заботиться о чистоте его и процветании. Умирая, каждому человеку надо помнить, что он пришёл в мир не для того, что оставить в нём грязь, а для того, чтобы сделать его светлее. Но люди слабы. Мы говорим им: там вас будет ждать Отец наш всемилостивый, нет высшего счастья для души, чем встать рядом с Создателем своим. Но они всё равно боятся. Всё равно не хотят уходить. Они не понимают, что жизнь – всего лишь небольшой отрезок пути нашего, который мы обязаны пройти со смирением и готовностью принять всё, что уготовил для нас Отец наш, а уходя, не оставить после себя ничего, кроме детей и памяти, которую будут хранить близкие нам люди. Сегодня у нас радостный день. Отец в очередной раз благословил род людской, подарив ему ещё одного мороха. Сандар, – явно ко мне обратился Домар, – подойди сюда.

Я встал, положил плащ на лавку и подошёл, повернувшись лицом к людям. В этот момент дверь открылась. В зал вошли двое мужчин, несущих что-то вроде большой чаши. При этом они явно старались обходиться с этим как можно аккуратнее.

– Сандар, я спрашиваю тебя единожды: готов ли ты смиренно исполнять волю Отца нашего, очищая мир от тьмы? Готов ли ты бороться со скверной? – спросил Домар громко и внятно, а потом выжидающе замер, вопросительно глядя на меня.

– Готов, – ответил я уверенно, а потом увидел, что же такое принесли в чаше. Ладони моментально заболели, хотя ничего ещё не произошло. Оторвав взгляд от раскалённых углей, для достоверности ещё и кивнул. – Всегда, – добавил, подавив улыбку. Смешно не было, но смеяться почему-то хотелось сильно.

– Хорошо, – удовлетворённо кивнул Домар. – Другого ответа от столь смелого юноши никто и не ожидал. Ты ведь уже понял, что сейчас будет происходить?

– Да.

– Назад дороги нет, Сандар, – сказал он так тихо, чтобы его мог услышать я один.

– Я понял. – Сначала я на самом деле не понимал, о чём именно говорит Домар, а потом до меня дошло, что, даже если я откажусь сейчас от подобного членовредительства, просто так уйти мне никто не даст.

Домар ещё раз как-то испытующе меня оглядел, а потом подошёл к чаше и голыми руками взял за длинную ручку клеймо. При этом даже не поморщился, хотя металл должен был обжечь ему руку.

– Левая рука всегда просит о прощении! – громко сказал Домар, подходя ко мне с раскалённым клеймом. И что, меня даже не привяжут? И в зубы палку не сунут? Я что, должен вот так просто вытерпеть это? Проклятие, думал все пытки остались в прошлой жизни. Глубоко вздохнув, протянул левую руку. – Отныне, – зычно прогремел голос Домара, – прикасаясь к тени левой рукой, ты будешь просить у неё прощения за всё гнусное, что случилось с несчастным человеком при жизни.

Боль ослепила. Я едва сдержался, чтобы не отдёрнуть руку и не послать всех этих больных людей туда, куда им обязательно стоит сходить. Руку моментально охватил жар, запахло палёным мясом. Стиснув зубы, я тихо зашипел, быстро моргая. Домар убрал инструмент, отчего моя рука слегка дёрнулась. Выдохнул, стараясь расслабить взведённое, будто стальная пружина, тело.