Цель вижу (СИ)

Застонав в ладони, я вдруг замерла, чувствуя, как спину покрывают мерзкие мурашки — следы от ботинок сорок второго размера точно не принадлежали мне, а значит…

— Выходи, говнюк! — скорее обречённо, чем воинственно, выкрикнула я, прикидывая шансы и сразу отбрасывая ружьё. — Хватит прятаться, как подлый трус. Неужели боишься рыжих девушек? Так я в ясную погоду не колдую. Или до сих пор не можешь отойти от соблазнительного зрелища? Понимаю, но ты уж возьми себя в руки как-то. Хочешь, после разговора покажу пару мест, где ты сможешь уединиться? Без меня, уж прости, но мою компанию тебе с лихвой заменят уцелевшие манекены! А ещё…

— Заткнись, — раздался позади меня чей-то хриплый голос, и я со вскриком обернулась, вцепившись мёртвой хваткой в полотенце.

Передо мной стоял… мужчина, который априори не являлся одним из сотрудников Комиссии, ходивших в официальных костюмах двадцать четыре на семь. Некая неухоженность и диковатость проглядывались во всём его облике, не давая определить его настоящий возраст. Кристально ясны были лишь две вещи. Первая — этот человек — один из выживших, вторая — его голубые глаза с некоторой безуминкой, как и направленная мне в грудь пушка, меня пугают. «Надо разрядить обстановку, » — нервно подумала я.

— Классная борода, — хмыкнула я, расправляя плечи. — Долго растил?

«И это всё, что ты смогла придумать?!» — завыл мой внутренний голос.

— Достаточно, — медленно сказал он, видимо, тоже не зная, как себя со мной вести.

На некоторое время между нами повисло молчание, и, если мужчина чувствовал себя «на волне», то меня слегка беспокоило дуло ружья, направленное мне в грудь. Его глаза изучающе и слегка неверующе осматривали меня, что тоже, собственно, нехило напрягало, так как я всё ещё была в одном полотенце. Я подумала, как бы помягче намекнуть, что мне некомфортно, и не получить пулю в лоб.

— Ты, я смотрю, давно за мной наблюдаешь, — как бы между прочим произнесла я, едва не стуча зубами то ли от страха, то ли от холода. — Надо же было позабыть все правила приличия! Насколько я помню, при знакомстве на собеседника не направляют пушки, даже если он очень тебе не нравится.

— Разве я был первым, кто направил на собеседника ствол? — сказал он с некой насмешкой, может, даже ухмыльнувшись. Не знаю! Я была занята тем, что следила за движениями его пальца на курке.

— Дамам в обществе позволяется больше вольностей, — легкомысленно закатила глаза я, внутри чуть ли не плача.

— Убийство можно счесть за вольность?

— Убийство? Помилуй Боже! — возмущённо ответила я. — Я всего лишь увидела комара на камне, такого, знаешь, большого и страшного. Ну, и решила убить его раньше, чем он укусит меня. Откуда мне было знать, что вы развлекались, подглядывая за мной из-за кустов?

Я не наблюдала за его реакцией, да и мне было уже всё равно — если я не скажу хоть что-то, то либо взорвусь, либо наброшусь на него с кулаками. Так что я продолжила тараторить, не давая собеседнику и шанса вставить слово:

— Прекрасно понимаю, как велик был соблазн! Моя красота сражает наповал, но, понимаете, в обществе такое занятие социально порицается. Я войду в ваше положение и никому не скажу! Но в обмен на мою любезность не могли бы вы убрать… убрать пушку от моего лица?

С его стороны послышался невнятный звук, и я удивлённо округлила глаза, когда поняла, что это был смешок. Дуло ружья теперь смотрело в землю и не нацеливалось проделать во мне пару лишних дырок, но мужчина предусмотрительно не выпускал его из рук. Я, наконец, смогла чуть обуять свои чувства и посмотреть ему в глаза.

— Дай мне свою руку, — вдруг приказал он.

— И сердце? — тупо пошутила я, но, вспомнив о ружье в его руке, решила мудро уступить. — В смысле, бери-бери!

Пока он ощупывал мою руку своей, вторая снова направила на меня ствол, и я несчастно простонала:

— А без этого никак?

Он хмыкнул, и это удивительно вселило в меня подобие уверенности, что, если я и умру, то хотя бы не сегодня. Его рука была мозолистой и шершавой, прикасалась к моей то грубо, то нежно. Когда он просто сцепил наши руки в замок, не шевелясь и почти не двигаясь, я почти заволновалась.

— Ты жива, — сказал он медленно и хрипло этот непримечательный факт. В моей голове за секунду нарисовалась картина, на которой он внезапно выкрикивает: «И я это сейчас исправлю!». А потом, безумно хохоча, разделывает мой труп разными способами.

Но увидев в его глазах лихорадочный блеск, я замерла и, кажется, смогла что-то понять.

— Живее всех живых, — с улыбкой сказала я, а потом, подумав, осторожно и нежно погладила его по колючей щеке, чтобы он смотрел мне в глаза, а не на мой испорченный маникюр. — Как и ты, ведь правда?

Он был то ли растерян, то ли смущён, то ли просто не мог понять своих чувств. Да и не мудрено — в его глазах было столько всего намешано, что я не смогла бы разобрать и половины. Казалось, что ему стало сложно говорить, потому он выдохнул только коротко:

— Да…

— Ты ведь пришёл, чтобы стать членом команды? — пытаясь быть непринуждённой, сказала я, когда наш зрительный контакт вышел уже за все рамки нормы.