Я сама, прожившая в одиночестве почти целый год, уже чувствовала, как сильно на мне сказывается вынужденное заточение, и боролась с этими симптомами так, как могла. Самым сильным лекарством оказалась работа, а точнее — те успехи и подвижки, которые совершались на ней. Я радовалась малейшему результату, как ребёнок, ведь он означал, что я на шаг ближе становлюсь к возвращению домой.
Нарушение когнитивных функций, а если проще — неспособность сосредоточиться на чём-либо, не говоря уже о попытках решить задачу, стало моим главным врагом, и я в кошмарах видела, как не могу вспомнить таблицу умножения, забываю выученные языки и лежу целый день бревном на матрасе, не в силах заставить себя просто встать.
Впрочем, возможность «забывания» информации была для меня маловероятна, ведь я с удивлением обнаруживала, что постепенно моя способность становится лучше, и с каждым днём те воспоминания, которые я призывала, были чётче и детализированней, а те эмоции, что я испытывала в то время — ярче.
Конкретно сейчас это было неплохо, но в будущем уже вызывало проблемы, учитывая, что я собиралась стереть воспоминания длиной в примерно двенадцать лет. Как на это отреагирует эта атомная бомба в лице способности оставалось загадкой, и стоило уже сейчас задумываться либо о том, как от неё избавиться, — что, признаться, маловероятно, так как я и понятия не имею, как она работает — либо о том, как её… деградировать, э, ослабить?..
Идеальная память, на самом деле, дерьмо ещё то, и я не зря не развивала её в надежде, что она, как болячка, рассосётся сама. В отличие от других известных мне способностей детей, рождённых первого октября, моя могла навредить в перспективе лишь мне, заставляя переживать одни и те же моменты с эффектом «полного погружения», стоило лишь увидеть что-то памятное, напомнившее мне о каком-то событии. Что уж и говорить, если я до сих пор ощущала, как распирает мою грудь от нежности и любви, когда я вспоминаю лица родителей. Чувства не становились приглушённей, смирение не приходило, я, как и тринадцать лет назад, готова воспарить в небеса от одной маминой улыбки и расшибиться в лепёшку, лишь бы отец скупо улыбнулся хоть одним краешком губ.
И мне сложно представить, какая бы буря прошлась у меня в душе, если бы я смирилась с тем, что их никогда не увижу.
Проведя рукой по лицу, я глубоко и мерно вздохнула, смотря на блики в озере.
Обернувшись, я убедилась, что палатка нагрелась достаточно хорошо, чтобы сразу же заскочить туда и не заболеть. Расплетя косу, я бросила ленту на покрывало и, взяв вилку в руку, начала тщательно расчёсывать длинные локоны, шикая и зло думая, что когда-нибудь отрежу эти лохмы под корень, зная, впрочем, что никогда так не поступлю.
Когда я вычесала из волос весь посторонний мусор, состоящий из веточек и листьев разных размеров и предметов, подозрительно похожих на маленьких жучков, я, тоскливо вздохнув, начала раздеваться, не особо заботясь о сохранности вещей.
Вязаная кофта, странные разноцветные штаны в цветочек, нижнее бельё в пёстрый горох и осенние сапоги неаккуратной кучей лежали на покрывале, пока я, обхватив себя руками, дрожала на ветру и набиралась решимости.
— Ах, ты, гадкий, ах ты, грязный, неумытый поросёнок! Ты чернее трубочиста, полюбуйся на себя! — захихикала я, смотря на свои грязные ноги и цитируя «Мойдодыра». — Будь я штанами, то убежала от себя давным-давно.
Повеселевшая, я подошла к кромке воды и, чуть опустив носочек в воду, сразу одёрнула его, рассерженно зашипев.
— Наверняка в прошлой жизни я была кошкой… Нет, ну невозможно же! Вода — просто дубак!
Отойдя от воды, я в сомнениях остановилась у палатки.
— Разогревать воду долго… Сначала таскать, потом греть… А это так непросто! Сначала найти сломанную мебель, опять разводить костёр, следить, чтобы не погас, подвешивать ведро над огнём… Это займёт полдня, а у меня планы! Формулы не решены, ягоды не съедены, а вторая панель, кажется, вот-вот сдастся мне на милость… Н-да.
Сделав шаг по направления к палатке, я передумала и, уже несясь к воде, прокричала:
— А-а-а, к чёрту!
Издавая пронзительный звук «и-и-и!», я полностью погрузилась в воду и, не теряя времени даром, начала тереть руками самые грязные места. Когда воздуха стало не хватать, я вынырнула и сразу почувствовала, что меня бьёт крупная дрожь.
— Чёрт, чёрт, чёрт, — как мантру повторяла я, обхватывая себя руками и выбегая из воды так, будто за мной гнался мой бывший начальник с воплем “Сроки, Морозова!” и огромной кипой бумаг.
Взяв полотенце, я, скрежеща зубами, заставила себя его отбросить и взять натёртое на тёрке хозяйственное мыло, так как по-другому оно категорически отказывалось мылиться. Все водные процедуры я выполнила в рекордны сроки, правда, ноги до конца отмыть так и не смогла. Впрочем, я была согласна на эту жертву — лучше ходить, как домовёнок Кузя, чем подхватить простуду и валяться бревном вместо того, чтобы занимать себя полезным делом.