Цель вижу, атакую!

А Наташа сразу же повернулась и, по-девчоночьи высоко вскидывая ноги, припустилась к светящимся огонькам штаба. Михаил постоял, дождался, когда Наташкина фигурка исчезла в темноте, вернулся во вторую зону. Очутившись на свету, он развернул кулек. В нем были примятые пирожки, те самые, что мастерица была готовить тетка Лукинична. Два пирожка он оставил себе, два отдал Судейкину. Тот сразу надкусил и сказал:

— Ну ты и ловкач, Мишка. И в кулаке суп сваришь. С тобой не пропадешь.

— Я такой, — согласился Михаил.

Самолеты подкатывали один за другим. Поскрипывали тормоза, шипел, пробиваясь из вентилей, воздух, булькал в баках керосин, гудели моторы, и над всеми шумами властвовал командирский голос из динамика.

Часов около двух ночи по громкоговорящей связи полковник Николаев передал:

— Лейтенанту Додонову прибыть на СКП.

И тотчас несколько голосов повторили:

— Додонова к руководителю полетов.

— Додонова к руководителю быстро…

Кроме громкоговорящей связи, есть на аэродроме и другая. Она тоже проникает во все уголки, добирается до каждого солдата. Известия идут от летчика к технику. от техника к механику, они кочуют на попутных машинах, мчащихся по бетонке. И то, что происходит на старте, очень и очень скоро становится известным на финише. Около трех часов ночи Судейкина подозвал к себе техник из соседней эскадрильи. Отойдя с ним за цистерну центрального заправщика, он сообщил по секрету необыкновенную новость. Ее он узнал от своего летчика, а тот от другого пилота.

— Кульчинский летать не будет. Почему? А потому, что он иллюзионист. Это — точно! Сам признался командиру.

Дальше Судейкин слушать не стал.

Остальное он понял сам, потому что в последние дни много думал о субботней истории.

Ведь именно тогда мог Кульчинский испытать иллюзии. Только тогда. После он в сложных условиях не летал. Значит, в субботу, когда он пилотировал в облаках. Тут и следователем быть не надо, чтобы разгадать загадку сброшенного фонаря. Вот тебе и «сорвало по законам физики».

И хотя разгадка совпадала с его предположениями, Судейкин не обрадовался. В душе он признался себе, что скорее был бы рад, окажись Веснин невольным виновником сброса фонаря. Так-то было бы лучше: ошибка молодого техника. Неприятная, горькая, но понятная и поправимая.

А то, что сделал Кульчинский, было вне законов летного братства, которым неотступно подчинялся двадцать с лишним лет Пров Васильевич.

Однако рассуждать долго не приходилось: не место и не время. Человек дела, Судейкин отправился к инженеру: выяснять создавшуюся обстановку. Прежде всего, он не мог допустить, чтобы простаивали «восьмерка» и теперь совершенно оправданный Михаил Веснин.

Прову Васильевичу не пришлось ничего объяснять. Практичный инженер, оказывается, был в курсе. Он уже переговорил с командиром полка и получил его «добро».

— Давай, Пров Васильевич, — сказал он, — пока суд да дело…

— Веснин, — позвал своего нештатного помощника Судейкин, — Миша!

— Слушаю!

— И долго ты у меня будешь путаться под ногами? — услышал Веснин.

— Да я…

— Ну что ты?

— Да вы же сами сказали…

— Нечего болтаться у чужой машины, у самого «восьмерка» на приколе.

— Так нельзя же ее трогать.

— Можно. Очень даже можно. А ну, дуй к «восьмерке», зови тягач, тащи ее в ТЭЧ — новый фонарь ставить.

— А проверка?

— Будет там и проверка, заодно с тебя и дознание снимут, между делом.

— И откуда вы все знаете?

— Бог, брат, правду видит, да не скоро скажет.

8

Бомбардировщики рвались к городу. Разделившись на группы, они меняли эшелоны и направления полета. Скоростные, ширококрылые машины взбирались в стратосферу, мчались в облаках, а то и спускались к самой земле. Иные уходили далеко на север, чтобы потом, развернувшись, стремительно броситься к назначенному для атаки объекту. При помощи специальной аппаратуры они ставили помехи назойливым, неотступно преследующим их лучам наземных локаторов.

Бешеные всплески захлестнули экраны радиолокационных станций, и операторы, переживающие за секунды и радость удач, и отчаяние провалов, нервными, чуткими пальцами плавно вращали шлицы, отстраиваясь от вероломных помех. Уцепившись взглядами за еле видимые на помутневших экранах, но мгновенно вырубленные в памяти крошечные точки — метки целей, они вновь и вновь ловили и неотступно вели их.

Штурманы наведения из множества сведений, иногда противоречивых, выбирали самые точные, необходимые и выдавали в воздух целеуказания.

С наступлением темноты «бои» шли непрерывно. За многие десятки, за сотни километров от аэродрома перехватчики бросались в атаки. «Уничтожив» или отогнав «противника», летчики возвращались на свой аэродром. Но многие, которых горячая схватка унесла далеко, приземлялись на других посадочных площадках.

А бомбардировщики все шли и шли. И каждый из них мог прорваться к городу, который охраняли авиаторы противовоздушной обороны.

Когда полковник Николаев поднял истребители навстречу «неприятельским» самолетам, майор Агеев находился рядом с ним. Ему страстно хотелось вместе с командиром начать бой своего полка. Он только привыкал к этой звучной и гордой фразе — «мой полк».