Царский угодник

– Может. – Вырубова согласно наклонила голову: она помнила целебные наговоры «старца», то, как он вытащил ее с того света год назад. Если бы не Распутин, она давно бы сгнила на кладбище в фамильном склепе. Повторила прежним тихим голосом: – Может…

Из всех гостей, присутствовавших на завтраке у Распутина, Вырубова интересовала Белецкого больше всего, именно ее голос старались уловить в то утро два филера, скромно расположившихся в прихожей, Терентьев и Секридов: ведь через Вырубову Белецкий мог получить прямой выход к царице, а через царицу – к самому Николаю. Но Вырубова говорила мало, пробыла у Распутина недолго и откланялась с прежним скорбным видом.

Едва она уехала, как за столом загомонили – словно бы плотину прорвало, – собравшиеся, чувствовавшие себя стесненно, оживились, послышались громкие голоса Распутина и Мудролюбова – человека, который никогда к Распутину не был близок, но тем не менее на званый завтрак явился (явился – не запылился), звяканье стекла, смех, умиленные слова о том, что Россию, погрязшую в грехах, может спасти только «святой человек» Григорий Ефимов Распутин, по «пачпорту» Новых, и больше никто.

Распутин пил за завтраком много, но не пьянел. Долго не пьянел. Пил Распутин и после завтрака, когда к нему потоком пошли посетители, все с подарками. Чего в распутинскую квартиру только не несли! Филеры отметили, что среди подарков были «серебряные и золотые вещи, ковры, целые гарнитуры мебели, картины, деньги», – была собрана настоящая гора подарков.

С каждым, кто приходил в дом и приносил подарок, Распутин старался выпить и в конце концов, как он ни держался, здорово набрался. Так набрался, что его перестали держать ноги.

Распутина пришлось унести в спальню – это сделали два филера, Терентьев и Секридов, – там положили «старца» на кровать. Распутин застонал сладко, пьяно и, как был в одежде, в сапогах, собранных модной гармошкой, пахнущих дегтем, вытащил из-под одеяла чистую, накрахмаленную Дуняшкой простыню, накрылся ею с головой и уснул.

Спал он недолго, минут через пятнадцать поднялся, протер кулаком глаза, поплевав на пальцы, расправил брови и снова вышел к людям. Был он трезв как стеклышко

В прихожей, на большом серебряном подносе, тоже принесенном в подарок, лежал ворох телеграмм, красочных поздравительных открыток, карточек. Распутин, зевнув и похлопав себя по уху ладонью, взял несколько, вяло шевеля губами, прочитал пару фамилий людей, подписавших телеграммы, бросил назад, в ворох, потом взял в руки открытку – небольшую, с серебряным обрезом, невесть чем его привлекшую, покрутил ее перед носом, понюхал, затем прочитал фамилию под казенным, отпечатанным в типографии текстом Оживился. Подозвал к себе старшего филера Секридова, показал ему открытку:

– А эта мадам давно ушла?

– Какая?

– На, понюхай! – Распутин ткнул ему под нос открытку.

– Не могу припомнить. – Секридов огорченно приподнял плечи: если бы он знал, то вообще задержал бы мадам… Но поди сейчас вспомни, какая из женщин принесла эту открытку, какой подарок сунула в гору золота и серебра и вообще как она выглядела. – Не могу припомнить… Их тут столько было!

– Даю еще раз понюхать! Вот так она пахла, вот так. – Распутин сунул открытку под нос филеру, тот принюхался получше, закрыл глаза, что-то соображая, пропуская через себя нежный дух, чихнул:

– Вспомнил, Григорий Ефимович! Минут двадцать как отбыла. Вы тогда почивали.

– Дур-рак, а чего не задержал?

– Да знать бы… Я бы задержал.

– Ух, какая женщина! – не удержавшись, восхищенно пробормотал Распутин, сунул открытку в карман.

Это было поздравление от Ольги Николаевны Батищевой. Народу в прихожей было мало, в помещении витал запах хорошего табака, французского одеколона и брюссельской воды, кожи, пудры. Распутин восхищенно покрутил головой и спросил у филеров:

– А чего ж народу так мало?

– Да все время народ толокся, сейчас только разредился. – Секридов подумал, а не назвать ли Распутина вашим превосходительством? Как генерала? С завистью покосился на пышную аппетитную Дуняшку достанутся же кому-то эти окорока! – Все время был народ. Счас еще прибудет.

– Ладно, – махнул рукой Распутин, – действительно, сейчас набегут еще. Вона, уже пришли! – Он вытянул шею в выжидательной стойке, Секридов последовал его примеру, заморгал недоуменно, чего же это его обманывает «старец»? Никого!

Но через минуту заскрипел, заскрежетал старыми проржавелыми внутренностями электрический звонок, прикрепленный к толстой дубовой притолоке.

Филер удивился – ну и нюх у «старца»! Распутин толкнул его локтем:

– Иди открывай!

Через двадцать минут распутинская квартира вновь была полна. Именинник гордо расхаживал по ней со стаканом мадеры в руках. Часа в четыре дня он снова изрядно набрался. Позвал к себе Секридова.

– Слушай, мужик, вот тебе деньги. – Распутин достал из кармана новенькую, арбузно хрустящую «красненькую» – червонец, сунул старшему филеру в нагрудный карман пиджака, – поезжай к этой вот мамзели, – он извлек из брюк поздравительную открытку Ольги Николаевны, покрутил ею перед лицом филера, – и привези ее сюда.