Читаем Царский угодник полностью

– Ах ты, дорогой мой Степан Петров. – Распутин полез к Белецкому с поцелуями. – Родной ты мой… Если бы ты знал, как я тебя уважаю! Ты должен выпить со мною стопку водки.

– Не могу, Григорий Ефимович, я на службе.

– Обидишь, ваше высокопревосходительство, – сказал Распутин, но радость в его голосе не пропала, продолжала звенеть, будто золото, и Белецкий понял: Распутин не обидится.

– Ей-богу, не могу. Ну, если… – Белецкий заколебался. – Если только маленькую стопочку, не садясь за стол… Здесь же, в прихожей, чтобы не причинять неудобств.

– В прихожих, милый, пьют только дворники.

– Неправда. Городовые тоже пьют. А я, Григорий Ефимович, как вы понимаете, к городовым имею самое прямое отношение.

– Только звание у тебя, милый, для городового великовато будет.

– Я – большой городовой.

– Это хорошо, что ты не хочешь обидеть меня. – Распутин одобрительно похлопал Белецкого по плечу. – Папа с мамой мне телеграмму прислали. – Он достал из кармана телеграфный бланк, показал Белецкому с гордым видом: – Видишь, поздравляют.

Белецкий молча наклонил голову.

– Скоро у меня народ соберется, на завтрак, – сказал Распутин, – Аннушка приедет, хромоножка моя бесценная, кое-кто еще… Оставайся на завтрак!

– Не могу, Григорий Ефимович, – служба-с! – Белецкий сделал многозначительное лицо. – Не могу.

– Жаль! А за подарки – спасибо. За то, что приехал, спасибо. Я это буду помнить всегда.

Дуняшка проворно выметнулась из кухни, держа в руках небольшой металлический поднос. На нем стояла стопка с холодной водкой, в граненый стакан была налита мадера, в блюдце было положено несколько кусочков черного хлеба, больше ничего на подносе не было. Белецкий взял стопку водки, молча чокнулся с Распутиным, залпом выпил. Распутин так же залпом выпил мадеру.

– Да, Григорий Ефимович, чуть не забыл. – Белецкий поставил стопку на поднос, отщипнул от скибки черного хлеба кусочек, с удовольствием понюхал его. – Сегодня в вашей квартире будут находиться два моих человека.

– Это еще зачем?

– Ваше дело – радоваться жизни, праздновать именины, наше дело – охранять вас.

– Ну а легавые мне в квартире зачем? – Распутин недобро сощурился.

– Есть у меня кое-какие сведения… Думаю, что вам угрожает опасность.

– И с чем это связано?

– И с чем, и с кем. С Христианией, с человеком, знающим вас, и-и… с моим шефом.

– С Хвостовым? – Распутин помрачнел. – Значит, все-таки переметнулся? Продал меня? Отблагодарил за то, что я его министром сделал?

– Выходит, не того человека сделали министром, Григорий Ефимович.

– Вот гад!

– В общем, пока ничего не могу вам сказать, но поберечься надо. Думаю, что скоро у меня на руках будут кое-какие бумаги и я смогу продемонстрировать вам свою личную преданность.

Распутин выругался, потом пытливо глянул на Белецкого.

– Ладно, – сказал он, – в тебя верю. Давай сюда своих филеров, пусть посидят в прихожей, постерегут… Действительно, мало ли что… Только чтоб… – «Старец» выразительно щелкнул себя по горлу. – Этим делом особо не увлекались. Ни-ни чтоб…

– Будет ни-ни, – пообещал Белецкий и уехал. Белецкий был доволен: с одной стороны, со «старцем» все будет в порядке, а раз с ним все будет в порядке, то же самое будет и с самим Белецким, а с другой стороны, филеры подробно доложат ему, о чем говорили на завтраке, на обеде и вообще, что происходило на квартире Распутина.

Завтрак начался в двенадцать часов дня. Хозяин «Виллы Роде» накрыл Распутину стол за свой счет. Вырубова приехала, одетая во все темное, с бледным лицом и большими скорбными глазами. Гремя костылями, подковыляла к «старцу» и поцеловала ему руку.

Распутин усадил ее за стол. Сказал:

– Только тебя и ждем, Аннушка!

Следом за Вырубовой в дом внесли именинный пирог.

Утренних гостей было не много, из всех в этот раз выделялся некто Мудролюбов – человек, умеющий хорошо и толково говорить. Другими достоинствами он не обладал, и в распутинской хронике упоминаний о нем больше нет. Мудролюбов и произнес на завтраке длинную восторженную речь о том, что Распутин – это большой человек, представитель российского народа и теперь благодаря ему царь с царицей хорошо знают, чем живет простой человек. В руке Мудролюбова подрагивала стопка с холодной водкой, в другой была зажата вилка с куском осетрины.

Вырубова холодно, чуть прищурившись, смотрела на оратора – он ей не нравился. Ни внешностью своей, ни патетической, лишенной живых слов речью, ни тем, что держал вилку с куском рыбы – это была вообще вещь совершенно недопустимая. Словно бы солдат, приехавший с фронта, забывший там, что такое жизнь и как надо себя вести в обществе, был этот Мудролюбов, а не столичный оратор. Мудролюбов произнес тост, все выпили, Вырубова едва пригубила.

– Что так, Аннушка? – ласково обратился к ней Распутин. Смазанные свежим репейным маслом волосы его влажно блестели.

– Не могу, – тихо ответила Вырубова, – неважно себя чувствую.

– Может, тебя малость подлечить? Как и в прошлые разы?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза