Царский угодник

– Ладно. – Распутин показал пальцами на боковую комнату: – Ныряй туда, я сейчас приду.

Распутин провел Хвостова с Белецким в прихожую, сам вернулся к Андронникову.

– Ну что у тебя за тайные дела?

Андронников молча расстегнул пиджак, залез в глубокий внутренний карман и достал оттуда увесистую пачку денег, протянул Распутину. Тот взял деньги, согнул пачку на манер гребешка, так, чтобы был виден срез каждой купюры, прошелся большим пальцем по боковине пачки. Купюры были новые, каждая достоинством в десять рублей, они зашелестели с вкусным хрустящим звуком.

– Обещанная плата, я так понимаю, – произнес Распутин без особого удивления в голосе.

– Министерство внутренних дел будет отныне каждый месяц выплачивать вам по три тысячи рублей. В два приема, по полторы тысячи рублей каждый раз, – сказал Побирушка важно. – Здесь полторы тысячи… Пересчитайте, Григорий Ефимович!

– А чего их пересчитывать? Я тебе, милок, верю. – Распутин сунул пачку в карман штанов и пошел в прихожую провожать гостей.

Андронников был разочарован: слишком уж равнодушно отнесся Распутин к крупной сумме, которую получил, на эти деньги можно ведь было перевернуть половину мира, сам Андронников, который таких денег не имел, относился к ним по-иному. Он почувствовал, как у него начали мелко подрагивать ноги – то ли от досады, то ли от обиды, что деньги эти достались не ему, во рту сделалось сухо и горько.

– Князь, где ты? – выкрикнул Распутин из прихожей. – Чего телишься?

Слов Распутин не выбирал, говорил то, что возникало у него на уме, а возникнув, тут же перепрыгивало на язык, более того – Распутин предпочитал разговаривать с родовитыми людьми так, как разговаривают с дворниками, извозчиками и попрошайками. Поэтому Андронникову надлежало терпеть.

– Ты это, милый человек… – Распутин взял Хвостова за пуговицу плаща. – Ты про Илиодорку не забудь. Ты обещал…

– Илиодор никогда больше не возникнет на вашем горизонте, Григорий Ефимович. – В голосе Хвостова зазвучали торжественные нотки. – С ним – все, покончено! Считайте, что Илиодора больше нет!

– Так-то оно так, но недавно он все-таки возник у меня на горизонте – целую цидулю прислал. Из-за бугра.

– Больше не пришлет, – успокоил Распутина Хвостов, – а если пришлет, то мы его живо… – Он приложил кулак к кулаку, сделал одним кулаком движение в одну сторону, другим в другую, так обычно скручивают голову курице. – Был Илиодор – и не станет его!

– Ну тогда ладно. – Распутин в третий раз выразительно похлопал ладонью по рту, ему хотелось спать. – А то будет очень неприятно, если он снова всплывет.

Гости ушли. Распутин скинул мягкие, на гибкой спилковой подошве, туфли, сбросил носки, босиком прошлепал в спальню. Дуняшка метнулась следом:

– Я вам нужна, Григорий Ефимович?

– Ты мне всегда нужна. Но только не сейчас.

– Я хочу на улицу выбежать.

– Выбежи, выбежи, – сонным, слабеющим голосом разрешил Распутин, пожевал губами, отплюнулся от волоса, залезшего ему в рот. Борода его косо задралась вверх.

– А кто это был?

– Как кто? Дед Пихто! Министр внутренних дел всея Руси и его товарищ – заместитель, бишь…

– А шустрый, с портфелем?

– Андронников? Это князь… А в общем – пустое место. Обыкновенный доносчик. Что, понравился? – Распутин придавил головой подушку и громко всхрапнул. Но тем не менее он нашел силы спросить сквозь сон: – Хошь, замуж выдам?

– Да вы что, Григорий Ефимович! Замуж? Никогда!

Вечером Распутин на моторе поехал к Ольге Николаевне Батишевой. У дверей ее квартиры немного потоптался, оглянулся, словно боялся, что его засекут здесь, дернул колечко звонка. Из раскрывшихся дверей квартиры на него дохнуло приятным сухим теплом. Ольга Николаевна появилась в проеме двери, проговорила неверяще:

– Вы?

– Я, голубушка… – Распутин с неожиданным смущением, которое, впрочем, было воровским, склонил голову набок. – Дозволь войти.

– Пожалуйста. – Батищева посторонилась, пропуская Распутина в квартиру.

– Скажи, милая, я ничем в прошлый раз тебя не обидел?

– Абсолютно ничем.

– Не то ведь как бывает – бросишь нечаянное словцо, а оно, глядь, и ранит больно… А я не хотел обидеть тебя, голубушка Ольга Николаевна. Если что-то и было, то случайно!

– А вы ничем меня и не обидели, Григорий Ефимович.

– Слишком уж рано покинула ты меня в прошлый раз. – Распутин почувствовал, что изнутри к горлу подползает сладкое тепло – больно уж желанна оказалась для него эта красивая женщина, он сделал шаг к ней, Ольга Николаевна отступила от него на шаг, и Распутин с огорчением проговорил: – Да ты боишься меня!

– Иногда – да, – призналась Ольга Николаевна. Монашенкой себя Ольга Николаевна не считала, хотя мужу своему была верна, но жизнь есть жизнь, в жизни ведь всякое бывает.

И все равно существовали некие рамки, пределы, через которые она никогда не переступала и не сможет переступить.

– Напрасно, – с огорчением произнес Распутин, подумал, что всех бы дам своих, которые обнимают его ноги, прижимаются к сапогам и шепчут ласковые слова, он променял бы на одну Ольгу Николаевну – она стоит их всех. – Напрасно ты боишься меня. Может быть, чаем напоишь, голубушка?