Царский угодник

Вырубова, понимая, что молчать нельзя, пробормотала что-то невразумительное – не нашлась что сказать, а сказать что-то надо было…

– Только вот Алекса он напрасно взял на фронт, – убежденно произнесла Александра Федоровна.

Хоть и полно было на петроградских улицах изувеченных солдат, покидающих столичные госпитали, оседающих на вокзалах, в ночлежках, в дворницких, а война в городе мало чувствовалась: лица людей были безмятежны, из окон ресторанов лилась музыка, на Невском проспекте впервые в России рекламировалась американская новинка – бытовые холодильники, произведенные в городе Чикаго, в кондитерских продавали любимые конфеты знати – «трюфели», приготовленные на кокосовом масле, с какао и шоколадным кремом, а также популярное чайное печенье Эйнема – знаменитого кондитера, давшего печенью свое имя.

Войны всегда оставляли живой след в человеческом быте – и совсем не тем, что появлялось изобилие калек и в несколько крат увеличивалось количество нищих. Во времена наполеоновских походов было изобретено консервирование продуктов, в пору Крымской баталии создана передвижная армейская кухня, которая нисколько не изменилась и до сих пор является любимой целью во время всевозможных артиллерийских и прочих обстрелов, словно бы нет важнее на свете дела, чем оставить противника без еды. И верно ведь: еда на войне часто стоит выше патронов и запаса снарядов и мин. Без мин можно воевать, а без горячей картошки – нет.

В период войны с японцами был изобретен растворимый кофе, в теперь вот, когда немцы душат русских солдат на фронте газами – бытовые холодильники. Тьфу!

Дел у Распутина было много.

Зимой, когда филеры из холодной дворницкой вновь попробовали переселиться в квартиру Распутина, в его большую, со спертым духом прихожую, чтобы не стучать зубами от стужи, – Распутин не пустил их в дом, а двух господ в «гороховых пальто», подбитых «фирменным» рыбьим мехом, вообще вывел за ухо на лестничную площадку и опечатал галошами их кормовые части – примерно так же, как его опечатал когда-то Ванечка Манасевич-Мануйлов, потом назидательно потыкал пальцем вниз, туда, где располагалась каморка дворника:

– Цыц! Вон ваше место! И оттуда наверх – ни-ни! Пока я сам вас не приглашу.

Поручика Георгия Батищева он все-таки устроил работать в штаб при «папе», в оперативный отдел, – сделать это оказалось совсем несложно, поскольку поручика и без распутинской помощи определили на это место, – и уже через две недели привез на моторе в свою квартиру Ольгу Николаевну – сияющую, надушенную, при брильянтах, в длинном сером платье, ладно сидящем на ее фигуре.

Они тихо расположились в кабинете Распутина за небольшим, искусно инкрустированным цветным деревом столиком, который «старцу» подарил банкир Рубинштейн. На столик в серебряном ведерке, заправленном снегом, было поставлено холодное шампанское, рядом с ведерком красовались две бутылки мадеры, в отдельном блюде – фрукты: крепкобокие антоновские яблоки, распространявшие вкусный рождественский дух, хотя Рождество давным-давно прошло, яблоки, привезенные из Иудеи, – сладкие, с толстой, прочной кожей, сквозь которую внутрь не мог проникнуть никакой червяк, золотистые, сладкие, как конфеты, и так же, как конфеты, тающие во рту груши «бере», в глиняной глубокой тарелке был выставлен чешуйчато-колючий, круглый, как еж, ананас.

– Это все, голубка, для тебя, – провел рукой над столом Распутин, – все Богом создано, а значит – приемлемо. – Тут «старец» словно бы поперхнулся, смолк, оглянулся с недовольным видом.

В дверном проеме кабинета стояла Дуняша – краснощекая, круглоглазая, пышущая болезненным жаром, с крепко сжатым пухлым ртом.

– Ты чего? – ласковым голосом спросил Распутин. Ольга Николаевна, бросив на Дуняшку опытный взгляд, мигом определила: ревнует. Что-что, а это всегда определить несложно.

– Да так, пришла узнать – может, не хватает чего-нибудь?

– Всего хватает, Дуняш, всего полно…

– Ничего не надо принести?

– Ничего. А ты ведь, Дуняш, собиралась навестить двух своих подружек, что живут на Девятой линии Васильевского острова… Верно я запомнил?

– Верно.

– Собиралась ведь, правильно?

– Собиралась.

– Вот и навести.

Дуняшка зло проколола Распутина взглядом и, пробурчав недовольно: «Хорошо, я поеду на Васильевский», исчезла. Кожаные каблуки ее ботинок громко простучали по паркету.

– Ревнует, – улыбнулась Ольга Николаевна, – молодая еще, но… – Она сделала изящный жест. – Женщина в ней берет верх.

– Хоть и молодая, но уже опытная, – обескураженно хмыкнул Распутин: Дуняшка никогда не позволяла себе подобных выпадов. – Все прогорит. Зола останется.

– Как знать! В Древнем Риме влюбленные служанки подсыпали зелье в пищу своих патронов.

– Помогало? – неожиданно заинтересованно спросил Распутин.

– Судя по сочинениям той поры – да. Вы свою пищу проверяете, Григорий Ефимович?

– А как проверять? Давать собакам? Или поперву испробовать ее на Дуняшке, а уж потом есть самому?

– Ну хотя бы так…