Царский духовник

- Святый владыко! Знаю усердие твое ко благу и любовь к Отечеству: будь же мне поборником в моих намерениях. Рано Бог лишил меня отца и матери, а вельможи не радели о мне: хотели быть самовластными; моим именем похитили саны и чести, богатели неправдою, теснили народ - и никто не претил им. В жалком детстве своем я казался глухим и немым: не внимал стенанию бедных и не было обличения в устах моих! Вы, вы делали, что хотели, злые крамольники, судии неправедные! Какой ответ дадите нам ныне? Сколько слез, сколько крови от вас пролилося? Я чист от сея крови! А вы ждите суда Небесного!

Прервал тут речь свою молодой государь: не хватило у него духу далее каяться и далее гневаться на врагов своих, бывших советчиков… Сначала гнев внезапный помешал говорить царю молодому, потому что лишь здесь, видя воочию народ свой покорный, что ожидал от него защиты и мудрости правителя исконного, понял он, что не исполнил долга святого, от Бога на него возложенного, и что помешали ему в исполнении долга того бояре приближенные, лукавые и неверные… Потом, увидев, что смотрят на него люди его, не злобствуя, а чуя лишь в нем спасение грядущее и блага жизни мирной, прослезился юный царь и вперед, ближе к народу вышел… Видели тут люди московские, как наполнились слезами светлые очи государевы, как рыдания искренние тронули уста его… Глянул молодой царь на небо, глянул в ту сторону, где блестели ризы священнослужителей, где между прочими светлел лик нового наставника его, священника Сильвестра, - и, полон чувством благим, внезапно поклонился гордый царь московский на все стороны народу своему… И еще громче зазвучал голос его звонкий, в котором слезы слышались:

- Люди Божии и нам Богом дарованные! Молю вашу веру к Нему и любовь ко мне: будьте великодушны! Нельзя исправить минувшего зла: могу только впредь защищать вас от подобных притеснений и грабительств. Забудьте, чего уже нет и не будет!

Оставьте ненависть, вражду; соединимся все любовью христианскою. Отныне я судия ваш и защитник!

Прозвенели и замерли над толпами московскими слова царя юного. В страхе великом внимали ему бояре своевольные; с радостью великой внимали царю люди московские и выборные всей земли русской… Но так изумлен был народ, что ни крика не раздалось в ответ на мудрые речи царя молодого; только видно было, как в передних рядах толпы многочисленной обнимались друг с другом люди незнакомые, как целовались все, словно на праздник светлый… Сияло над ними небо лазурное, и яркие лучи солнечные словно несли всем благость, прощение и радость…

Окинул царь молодой всю толпу великую и уверился, что понял народ его слова благие. Поспешно повернулся он, махнул рукой боярам и духовенству, и уже во дворце кремлевском увидели его бояре и иерархи земли русской - увидели они его с лицом, радостью преображенным, с очами, в коих одна лишь благость, одна лишь милость светились.

Не позвал молодой царь бояр да архипастырей в ту палату, где стоял его престол царский, - в передней горнице сказал он им слово великое, слово благое:

- Отныне не будет среди приближенных моих ни врагов злобных, ни друзей пристрастных! Под угрозою гнева моего царского повелеваю я вам, ближние двора моего, примириться сейчас и в согласии жить!

Осмотрел зорким взором царь молодой архиереев, бояр, священников, окольничих, спальников и голов стрелецких… Стояли все они, головы понурив; стояли они, не в силах отрешиться от привычек давних - от приязни и от вражды… Тогда поискал взором зорким молодой царь среди них неприятелей - недругов давних, и двоих он подметил, что друг от друга сторонились подальше среди толпы боярской. Были то князь Михаил Глинский, брат убитого народом московским князя Юрия, и свойственник царский, боярин Захарьин. Издавна вражда их шла, ни на один день не утишаясь: таких недругов злобных никто бы примирить и не подумал. Боярин-то Григорий Юрьевич Захарьин по сердцу добр был, да столько он от князя Михаила оскорблений и поношений понес, что и сам так же духом облютел, как и его недруг спесивый… И теперь, когда потеряли они власть над царем юным, все же зверьми друг на друга глядели, и рад был один другому хоть сейчас зубами горло перервать. Услыхав слова царевы, оба они в разные стороны кинулись, не чинясь того, что мог их увидеть да приметить молодой царь.

И вправду приметил их царь Иоанн Васильевич…

- Стойте, бояре! Князь Михайла, поди сюда!

Не ослушался князь Глинский молодого царя - покорно приблизился он к нему и поклон в ноги отвесил.

- Боярин Григорий Юрьевич! Чай, слышал, что я повелел?! Иди сюда скорей, ежели тебе голова дорога!

Видя перед собой обоих недругов, сперва нахмурил брови царь Иоанн Васильевич, но тотчас же сменил гнев свой на кротость.

- Ведомо мне, бояре, что оба вы друг друга до смерти недолюбливаете… Вот вам воля моя царская: не терплю я отныне при дворе моем ни вражды, ни ссор, ни злоумышленности тайной! Вот вам воля моя - обоймитесь тотчас же, как други давние, и простите друг другу вины свои! Кто из вас того не учинит, - будет тот отныне врагом земли русской и врагом царским!