– Понятно, раскольник значит, – старшина поморщился. Ваши все в леса сбегли, да в дальние скиты, ты чего тут оказался. Гляди, чего удумал, народ в столице бесовскими речами смущать.
– Да не раскольник я вовсе, батюшка, – начал оправдываться Сапыга. И знамение крестное тремя перстами кладу.
– Врешь, бесов сын, – усмехнулся старшина.
– А ну, перекрестись.
Кабатчик снял с киота полотенце, прикрывавшее иконы. Сапыга подошел к киоту и трижды наложил крестное знамение тремя перстами.
– Ничего не понимаю, – пробурчал старшина.
– Ежели ты, никонианский обряд почитаешь, почему свара-то случилась.
– Так и говорю тебе батюшка, бешенный он, – Сапыга недоуменно пожал плечами.
– Ну, хорошо, – Емельян Федотыч засунул перо обратно в склянку с чернилами и еще раз пристально окинул взглядом Сапыгу. На душе у одноглазого мужика похолодело: Так смотрят кремлевские подземелья на того, кто попадает в их жадное брюхо. Смотрят холодным лучиком солнца сквозь темные решетчатые окна, да поворотными крестами, что выворачивают кости попавшим на них несчастным мирянам и раскольникам. Он знал этот взгляд, но сумел справиться с собой.
– Следующего давай, – зычным голосом приказал старшина. Сапыгу оттолкнули к печи. К столу подвели другого мужика. Допрос продолжался, каждому присутствующему пришлось держать ответ перед стрелецким старшиной. Наконец Емельян Федотыч громко крякнул и встал из-за стола.
– Тимошка, – прошептал он в ухо караульному.
– Будь внимательным, с одноглазого беса глаз не спускай, что говорит, куда ходит, с кем разговаривает, в раз всё докладывай. Не чисто тут. Тимошка кивнул головой и исчез за дверью.
– Ребята гоните их с трактира, – приказным тоном рыкнул Емельян Федотыч. Караульные стрельцы вывели мирян во двор и затворили дверь.
– Карп, – кликнул старшина. Из боковой двери появился трактирщик. Он сделал поклон и устремил взгляд на старшину в ожидании распоряжений.
– Какой же ты услужливый, Карп, – рассмеялся старшина. Не горькую пить остались. За одноглазым смотри. Как вновь появится, тут же в приказ доложишь.
– Я пока до приказа прогуляюсь, – оповестил он караульных. Без меня на пост ступайте и не мешкайте, знаю я вас. Емельян Федотыч важно встал, оправил кафтан и поправил саблю.
Москва ликовала. В честь воцарения Софьи Алексеевны на берегу реки Неглинной соорудили импровизированный деревянный амфитеатр для кулачных боев и медвежьих схваток. Народ облепил деревянные перильца цирка, наблюдая затем, как два бурых медведя дерутся между собой.
– Где царевна Софья? – с не поддельным интересом обратился Иван Савватеевич Широковатый к сидящему рядом князю Голицыну.
– На богомолье в Троице-Сергиеву Лавру уехала второго дня, – тяжело вздохнул князь.
– Уж лучше бы ей в столице, подле престола быть, – покачал головой боярин Широковатый.
– А ты что, Иван Савватеевич, не иначе как измену какую, учуял?
– Смотри, смотри, скоро ему конец, – Широковатый резко, насколько могла позволить его туша, вскочил со стула, наблюдая за поведением раненого животного. Медведь в белом ошейнике упал на траву, поднял переднюю лапу вверх и издал протяжный рык.
– Да ты не криви душой-то, боярин. Коли знаешь чего, скажи, а матушка Софья в долгу не останется. Али секрет какой? - лукаво произнёс Голицын.
– Так ты и сам знаешь князь, – отозвался Широковатый.
– Знаю, да не все. К каждому боярину, да дворянину шпиона не приставишь. Да и в верности стрелецких полков сомневаюсь я.
– Хочешь, сомневайся, хочешь сам проверь, Василь Василич, а дело всё- таки не шуточное.
Иван Савватеевич слегка пригнулся и поднес согнутую ладонь ко рту. Князь Голицын сразу понял, что от него хочет этот жирный дородный дитина из посольского приказа и тут же приблизился, чтобы лучше расслышать боярина Широковатого.
– Скажу, что сам слышал, – шепотом произнес боярин. Петрушу-то, с матерью его царицей, Софья в Преображенское отправила. Да только готовят верхние бояре супротив государыни провокацию.
– Это кто же такие, слышал имена? – буркнул Голицын.
Иван Савватеевич отрицательно качнул головой и поморщился: – А ты сам Василь Василич и разузнай. В этом деле я тебе не советчик. Широковатый достал из кафтана гребень и расчесал бороду. Царице нашей, Софье Алексеевне, я завсегда друг, она наши обычаи русские чтит, и вольности боярские да княжеские привечает.
– Уж и на том спасибо, боярин, – с почтением откланялся Голицын.
Недоумение и обида застыла на лице боярина Широковатого:
– Не юродствуй князь, не время, правду говорю.
Медведи тем временем закончили схватку. У одного из них было разорвано ухо, он отчаянно ревел, пробуждая в зрителях животную ярость.
– Совсем обезумели холопы, – презрительно бросил боярин Широковатый.
– Озверели. Укажи на кого, вмиг разорвут. Он брезгливо поморщился и поправил широкий пояс на свисавшем брюхе.
– Я, пожалуй, останусь, – медленно выговорил князь Голицын. Есть над чем подумать, боярин. Голицын развернулся лицом к арене, ожидая следующей части представления.
– А ты ступай, Иван Савватеевич, – ответил он, не оборачиваясь.