Царевна

А с опальным царевичем Петром и Нарышкиными будет время решить. Сейчас главное упрочить свое регентство над государством. Слабоумный братец Иван Алексеевич преградой не будет, но все же, он Милославский. А раз так, то и опираться она может на всех Милославских. Ну и что, что баба, зато своя. А Нарышкиным быстро бороды повыдергивают. Царевна вышла из думы, оставив бояр наедине со своими мыслями и страхами. Сейчас все складывалось, как нельзя лучше. Думный боярин Артамон Матвеев и князь Михаил Долгорукий были мертвы. Нарышкины уже скорее мертвы, чем живы. Царевич Петр уедет в село Преображенское. Теперь ничего не мешает устроить личную жизнь. Царевна вспомнила, как еще в девичестве при царствовании своего брата Фёдора Алексеевича, они с сестрами тайком бегали смотреть театральные представления. Как это было загадочно и в то же время волшебно. И только маленькое оконце в стене отделяло ее от этих сильных и красивых шутов, балагуров и актеров. Этих античных героев, что спасали красивых женщин от лап чудовищ. Эта жуткая медуза Горгона и Одиссей. Геракл, сын Зевса и простой смертной женщины. Это пугало и очаровывало одновременно. Но теперь все в прошлом. Она царица этой огромной державы, а детские страхи остались позади. Ей больше не нужно ходить в одиночестве под каменными сводами Коломенского дворца, выглядывать в окна и с замиранием сердца рассуждать, что где-то там есть другая жизнь.

Другая, совершенно не похожая на жизнь ее сестриц, запертых в полутемных комнатах дворца, где единственными подружками были служанки. Она еще молода и красива, она найдет свое место в истории. Софья улыбнулась сама себе в зеркальце и спокойно положила его на столик.

– Царевна, – раздался тихий голос из приоткрытой двери. Она узнала его. Милый сердцу друг. Теперь она может не опасаться перетолков посадской толпы. Князь Василий Василич достойный претендент на руку и сердце русской царевны. Не государь, но разве кто из латинских государей достоин ее руки. Нищие, презренные и малоземельные холопы. Ее держава могла вместить десятки таких государств.

– Проходи князь, – тихо произнесла она. Голицын вошел в покои царевны и, склонившись у ног величественной Софьи, робко поцеловал ее руку.

– Исполнены ли мои указы, князь? – спросила она.

– Ваше Величество! – с восторгом произнес Голицын. Все выполнено. Царевич Петр и его мать Мария Нарышкина в Преображенском. Я оставил несколько своих людей с наблюдением.

Софья кивнула.

– Устал ли ты, Василь Василич? – нежно с придыханием спросила она.

– Разве можно устать на службе у ее величества, – отозвался Голицын, с нежностью и нескрываемой страстью, расцеловывая руки Софьи.

– Ну, пока еще рано называть меня Величеством, князь.

– Ничего не рано, моя царственная принцесса. – Голицын рванулся вперед и обнял царевну.

Софья была обескуражена его напором, но сдалась. Она лишь прошептала:

– Князь, еще не все закончено. Но его уже было не остановить.

Утро пришло в Москву ярким апрельским солнцем. Уже не слышно во дворе боя барабанов шального Петруши. Не слышно и криков полоумного братца Ивана. Она словно попала в другой мир. Где все её. Её косматые облака, нависшие над сводами «Ивана Великого». Её города, слободки и монастыри, больше не нужно прятаться, скрывая лицо под тяжёлым балдахином, как ее сестрицам. Она – Царевна.

Софья умылась и дала знак служанкам:

– Собирайтесь, едем к молебну в Троице-Сергиеву Лавру. Служанки забегали по покоям, доставая из сундуков наряды царевны.

На пороге появился дьяк Шакловитый:

– Далече ли матушка собралась?

– В Троицу боярин, – бросила Софья. Хочу помолиться в избавление от грехов.

Шакловитый усмехнулся:

– Так много ли их матушка, так с наперсточек.

– С наперсточек, но мои! – отрезала царевна.

Карета с царевной покатила по талому снегу. Шакловитый перекрестился:

– Ну, дай-то Бог.

Глава 2: Посадская слобода

За широким столом из грубо тесаных досок сидело пятеро собеседников. На столе стояла глиняная миска наполненая квашеной капустой с клюквой. Одноглазый косматый мужик в рваном кафтане разливал штоф водки по грязным стаканам. Он опрокинул стакан в горло, тяжело крякнул и поднял к верху палец:

– Раскол это вам не просто искажение веры нашей, а устремление души христианской супротив еретиков.

Хозяин трактира беспомощно развел руками:

– Кто их знает, как этих раскольников от порядочных людей отличить?

Одноглазый мужик назвался Сапыгой.

– Я давно по Руси скитаюсь, – продолжил Сапыга. И верно говорю вам, что придет Спаситель, и всех слуг антихристовых покарает. Зеваки, собравшиеся вокруг него, раскрыли рот от изумления.

– Чего же не покарал до сих пор? – возразил ему молоденький, словно не оперившийся щегол, паренёк.

- Сколь ждать-то еще?

Мужик по имени Гаврила, будучи старшим по возрасту среди собеседников, отвесил ему подзатыльник:

– Наливай, пей, да слушай, чего святые люди говорят. Парень схватился за горлышко бутылки.

– Поставь на место, – удержал его рукой, сидящий справа мужик.

Грешно «горькую» пить, – добавил он.

– А коли грешно, зачем наливаете тогда, – обиженно фыркнул юноша.