Царь Живых

Совсем забыл, если встретишь такую девушку, зовут Адель, если жива — ты сразу узнаешь, она очень красивая, скажи, что я…

Иоанн упал.

И замолчал.

Он прошёл Путь.

В небе над старой раскольничьей деревушкой Гедоньем дрогнула звезда. Медленно покатилась по небу. Быстрее, быстрее… Исчезла.

Это была злая звезда.

Эпилог

— Дяденька, не умирай!!! Слышишь меня? Не смей умирать! Вставай, дяденька… Открывай глаза!

Всё правильно. Но так или иначе придётся умереть. Так — от потери крови. Иначе — на рогах Зверей, если они сейчас входят в ворота. Стоит попробовать умереть стоя и с раскрытыми глазами…

Встань, Страж!

Открой глаза!

Он встал. Он открыл глаза.

И увидел новое небо и новую землю.

Ворот не было.

Нависшего над ними стеклянного моря не было.

И не было алтаря.

Осталась воронка, заросшая зелёной травой. Трава шелестела под ветром.

Где был алтарь — точно в том месте — стоял колодец.

Старый замшелый колодец, но ворот был цел — треснувшая бадья висела под ним. В полушаге от сруба стоял мальчик Андрюшка — бывший — и с тревогой смотрел на Иоанна.

Он машинально протянул руку к вихрастой голове — инстинктивный жест, когда ребёнок смотрит с тревогой. Протянул левую руку.

Рука была.

Его рука.

Нет, не его…

Не было свежей царапины на мизинце, и следа от кольца на безымянном, и старого-старого ожога на ладони — а в остальном похожа, всё на месте.

Нет, не всё.

Не было меча, или кинжала, — не было его оружия. Оружия Стража.

Иоанн растерянно провёл взглядом по траве — и понял, что меча нет — но он где-то рядом. И Страж может взять его в любой момент. Он может взять. Но правой рукой.

Он взглянул на часы — ещё один инстинктивный жест. И бесполезный. Прошли века, прошли эпохи — и механизм стоит сто, миллионов лет. Или не прошло ничего — и стрелка застряла на тех же цифрах.

Он ошибся. Стрелка бодро бежала по кругу.

Прошло примерно полчаса.

Он протянул руку Андрюше: пойдём отсюда, всё кончилось.

Не кончилось ничего. И ничего не началось. Просто всё остановилось.

Застыл в полёте лёгкий ветерок и шепчущая что-то ему трава; застыла неуверенная, робкая улыбка — только-только появляющаяся на лице мальчика. Застыла маленькая ладошка, протянутая навстречу его руке. Двигаться мог один Иоанн.

Опять! Хотелось завыть… Глотку саднило, глотку жгло оставшимся внутри криком.

Он протянул руку к бадье.

— Не стоит! Здесь горькие воды… Голос за спиной.

— Ну что, Страж? Тяжело? Нелёгкий был спарринг?

Спарринг? Это — спарринг?! Иоанн поворачивался целую вечность… По склону воронки к нему спускался человек. В камуфляжной одежде, обагрённой кровью. Усталая походка, высокий залысый лоб, трёхдневная щетина. Опасности от человека не исходило. На вид лет пятьдесят, подумал Иоанн, не зная, за сколько идёт этот год: за век? за тысячелетие? за эпоху? На каждой войне своя выслуга лет.

— Шучу, Страж, — насчёт спарринга. — Человек подошёл почти вплотную к Иоанну и срубу колодца. — Молодец, хорошо дрался… У нас там тоже было жарко…

Иоанн услышал — лёгким дуновением, бесконечно далёким эхом — там, откуда пришёл человек — топот миллионов белых коней, и звон бесчисленного оружия, и пронзительный, печально-торжествующий зов трубы… И шум крыльев птиц, всех птиц неба — прилетевших пожрать трупы врагов.

Человек уселся прямо на землю, прислонился спиной к зелёным от мха брёвнам. И с наслаждением вытянул ноги.

— Садись, ангел… Покурим?

Прежде чем сесть, Иоанн заметил странную вещь. Лицо незнакомца он видел отлично, мог разглядеть каждую мелочь — но камуфляжная форма его плыла, перетекала из ниоткуда в никуда — деталей понять невозможно. Одну, достаточно необычную, Иоанн всё-таки разглядел — неясно мерцающую продолговатую нашивку (имя? личный номер? группа крови?) — но была она почему-то не на груди или рукаве, а на бедре… И прочитать это имя (или не имя) было невозможно.

Человек порылся в помятой пачке (надпись и картинка на ней плыли — как и униформа) — выбрал две нераскрошившйеся папиросы, протянул одну Иоанну. Никогда в жизни Иоанн не курил. Но понял — сейчас он закурит.

…Они курили молча, сосредоточенно — два Воина в короткой передышке боя.

Человек встал, загасил окурок о подошву высокого шнурованного ботинка. Иоанн поднялся секундой позже. Человек осторожно коснулся Андрюши — так и замершего на одной ноге и с протянутой ладошкой — и усадил его на траву. Туда, где только что сидел сам. И отёр застывшую на щеке мальчика слезу…

Потом медленно огляделся вокруг. И — вслед за ним Иоанн увидел то же, что и он. Тела. Груды тел. Груды мёртвых тел. Даниэль — прекрасный даже в смерти. Мрачный Осип. Марья… И Марья? Прохор и охотники. Гавриил. Улыбающаяся Ная. Многие другие.

Ближе всех к Иоанну лежала Адель.

Он убил её.

Всё-таки убил…

Убил, не желая того.

Убил, когда безжалостно вышвырнул из своего мозга.

Только так и можно убить любимую и любящую…

— Нелёгкая была жатва, Страж…

— Зачем? Зачем? Зачем?

— Когда-то здесь упала звезда. И стал Колодец. А каждому Колодцу нужен Страж… Колодцы ведут вниз…

— Значит, ворот не было? Декорация? Значит, не было Царя? Всё — декорация? Инсценировка? Значит, всё было напрасно? Но зачем?