Царь Живых

Поговаривали, что Маркелыч тем временем слетал прямым рейсом в Москву, поклонился балыками нежнейшего посола кое-кому из знакомых по зоне, в своём деле на самые верха забравшимся; посидели, выпили водки под тающую на языке рыбку, повспоминали былое, потолковали о жизни…

И — тоже ходили слухи — пришла из Первопрестольной малява смотрящим за автономией: «К Маркелычу не касайтесь, он мужик правильный, занимайтесь нефтью и всем остальным, а рыбой он заниматься будет». Так оно было или иначе — но бойцов и птурсы списали в расход, никто больше на Маркелыча наехать не пытался… Стал он некоронованным императором всея тайги и окрестностей — без малейшей чванливой гордости этим титулом.

А ещё — был Маркелыч дальним, двадцатая вода на киселе, родственником Ивана Сорина.

Глава 6

Усть-Кулом.

Всё возвращается… Приходит срок — и всё возвращается. Но не все.

— Маркелыч-то? И-и, Ванятка… Маркелыч ещё по весне с пармы не вернулся… На вертолёте летел с Цильмы-то, он всё больше вертолётом нонче… Ну и не нашли-то ни его, ни вертолёта сгонного… Надо было как деды, по земле да по воде… А в небе, с Богом рядом, только ангелы летать-то должны, людям негоже…

Приходит срок — и всё возвращается.

Но не все.

Восемь лет назад.

Маркелыч часто ставил в тупик своих бизнес-консультантов.

Они — лощёные, в пиджачках и галстучках — не могли порой понять логику этого небритого, демонстративно носящего кирзачи и ватную тужурку мужика.

Несомненно, в мотивах его поступков что-то было — ведь сделали же они, эти поступки, обычного когда-то рыбака хозяином почти всех рыбных промыслов на территории пары Франций. И много чего другого — хозяином.

Логика явно была. Но — не понимали.

Вот и сейчас — зачем, скажите, так упорно финансировать обучение и карьеру Сорина-младшего? Обучение — ладно, но зачем Маркелычу свой человек в забугорной корпорации, ну никак с его бизнесом не связанной? Акции такого гиганта не скупишь, не леспромхоз на Куломе… Чтобы парнишка чаще в Англию мотался? Так купить путёвку — и дело с концом…

Маркелыч им ответил, поскребя щетину:

— Так ведь, это… Тут не в том дело-то, чтоб он там… Тут дело — чтоб он не здесь… Другим станет…

Внятно и вразумительно. Но вопросы логики Маркелыча волновали мало, по житейской тайге его вела обострённая сверх предела звериная интуиция. Он добавил:

— Саньку б ещё куда пристроить…

Но здесь не могла помочь (или помешать?) даже таранная воля Маркелыча. Саня Сорин к тому времени уже встретил на дискотеке в убогом пармском клубе шестнадцатилетнюю соплюшку Машу. Марью. Марию.

А Ваня уехал в Питер.

Надолго. И стал другим. Все реки текут…

Но приходит срок — и всё возвращается к истокам.

Усть-Кулом.

Он увидел её.

Увидел на убогой, до ужаса убогой улице. (Господи! А в детстве казалось, что — здесь живут. Что — так и надо!) Улица тянулась к высокому, обрывистому берегу Кулома — последнему берегу, здесь он, суровый полярный изгнанник, приникал к груди матери Печоры — и слившиеся их воды разливались широко, как море…

Улица была убогой.

Но — не вся.

Большая часть — да, там жались друг к другу строения — нелепые, обтянутые рубероидом по крышам и даже по стенам, с крохотными слепыми окошками (большие — лишние дрова в долгую северную зиму…). Строения лепились плотно, как солдаты в строю ублюдочной армии. Армии, позабывшей о победах, способной лишь копать канавы и разгружать вагоны… Убогая была улица.

Но — не вся!

На отшибе, на обрыве, рискованно (весной Кулом суров и страшен, и серо-стальные холодные клинки воды подсекают и обрушивают берега) — в стороне, на высоком обрыве, стояли высокие ладные дома с большими окнами.

Там жили потомки спецпереселенцев из старой раскольничьей деревушки Гедонье. Там родился Иван.

Он увидел Адель на фоне ублюдочных домишек — и они, как в детстве, вновь показались обиталищами живых людей. Друзей. Надёжных и проверенных в бою друзей. Да! Когда вас трое, а их пятеро, и вы в шестом классе, а они в восьмом — это бой. Смертный бой до Победы…

А скудная пародия на газон — от травины до травины полметра — показалась бескрайним лугом, напоенным ароматом дивных цветов, наполненным жужжанием пчёл и шмелей и трепетом крыльев чудесных бабочек…

Собственно, подобного и следовало ожидать — он увидел Адель.

Но… Со зрением Адель-Лучницы, посланной побеждать, тоже на мгновение что-то случилось… Семь стрел одна в одну в этот момент Адель бы не вонзила…

Адель-Воин, посланная побеждать.

Только побеждать.

Усть-Кулом.

— Хайле, Страж!

Впервые она приветствовала его так. Он — оценил.

— Хайле, Адель!

Он не стал спрашивать, как она добралась в Усть-Кулом, как догнала его… В последнее время он старался задавать как можно меньше вопросов — но делать как можно больше выводов из увиденного и услышанного.

— Царь рядом, — сказала она без долгих предисловий. — В Парме. Ты знаешь, где это? Иван знал.

— Там же и то, что тебе надлежит взять. Это отыскал Даниэль, но только Страж может взять и даже просто видеть это… И только это может повергнуть Царя Живых. Ничто иное над ним не властно.

Он не стал спрашивать ни о чём. В Парме всё сам увидит. И всё сам поймёт.