Царь Живых

Её нынешняя как бы жизнь напоминала мимолётное существование растений-эфемеров короткой весной в пустыне. Весной для Татьяны и её политического альманаха (именно её! не единственно ночь была наградой — она получила всё, о чём мечтала, и получила быстро… но так же быстро всё полученное обесценилось) — весной для неё и её издания становилось преддверие очередных выборов.

Альманах, на страницах полусотни экземпляров которого старые бойцы обменивались друг с другом воспоминаниями о минувших днях стотысячных митингов и сладостной агонии режима, — альманах перед выборами оживал, как спрятавшийся глубоко в почве пустыни корень эфемера оживает от весеннего дождя — и распускался, и расцветал листками-приложениям — в каждый дом! в каждый почтовый ящик! — и вновь терзали усталые уши читателей звонкие Танины передовицы.

Этой весной дождевая туча прошла мимо. Вернее — не дошла… Туча валялась в грязном подъезде, уткнувшись головой в ржавую радиаторную батарею. Рядом валялся опустошённый «стечкин». А хорошо знакомого кейса с двумя кодовыми замками не валялось. Кейс канул вместе с содержимым. Твердокаменные борцы на панихиде суровели лицами и клялись так не спустить и так не оставить. Акулы пера и микрофона надрывались в догадках о кейсе: миллион зелёных? два? Татьяна молчала, горько поджав губы, — она знала. Не один и не два — всего-навсего шестьсот пятьдесят тысяч, — но весна прошла мимо. Эфемер не расцвёл. Нежизнь и несмерть продолжались…

Она сидела на скамейке всё того же сквера. Вокруг шумела та же площадь. Громоздился собор. Император железной рукой сдерживал танцующего на задних копытах коня. Гостиница — снесённая и вновь отстроенная — казалась той же самой. Той же самой, где почти пятнадцать лет назад она….

Где она умерла.

Татьяна вскочила.

Схватилась за воротник.

Показалось — оттуда, из прошлого, из призрачного гостиничного номера сдавила горло призрачная верёвка. Таня рухнула, пытаясь бороться, пытаясь разорвать давящую горло петлю… А со стороны, метнувшимся к ней прохожим, виделось другое — Татьяна умирает.

Прохожие ошибались. Умерла она давно. И петли никакой не было.

Просто мимо шёл Царь Мёртвых.

И был голоден.

Медики удивлялись волне странных смертей вроде молодых и вроде здоровых. Кивали на нехороший июнь: днём жара, парит, по вечерам грозы, давление скачет — гипертоников и сердечников такая погода режет как косою.

А молодых среди них нынче… Оно и понятно: экология, стрессы, ритм жизни бешеный. К тридцати изнашиваются, как раньше к пятидесяти. Впрочем, и старых среди внезапно умерших (а точнее — переставших двигаться) хватало.

Медики кивали на погоду. Они тоже не знали, что проснулся Царь Мёртвых.

И утоляет голод — как умеет.

Глава 12

— Я ушёл из «Хантера». А карабин сдуру шарнул о камень и выкинул. Теперь, наверное, неприятности с лицензионно-разрешительной будут.

— Ерунда… — рассеянно сказал Мельничук. — Подскажу, какую бумагу сочинить для отмазки, даже штрафа не выпишут… Тут в другом вопрос. Ты Краковского Максима хорошо знаешь?

— Ну-у, неплохо…

Они с Максом были знакомы несколько месяцев. Знал его Ваня достаточно для того, чтобы при нужде доверить прикрывать спину, — а чтобы узнать лучше, надо сходить в бой, под пули.

— Скажи, Иван… Он — обязательный человек?

— Да. Без всяких раздумий: да. Уж если что скажет, то сделает точно. Никаких причин для отказа от своего слова не признает… До глупого порой доходит.

— Вот и сестра его то же самое говорит… Старшая. А вчера он её не встретил с иркутского поезда… И дома, в смысле, на съёмной квартире, его нет… Даже записки не оставил. Сестра — к нам. Но для розыска нет оснований. Рано. Мысли есть светлые, Иван? У меня почему-то только тёмные…

Ваня промолчал. Светлых мыслей не нашлось. Макс так никогда не поступал. И не поступил бы — живой и свободный.

— Сдаётся мне, — сказал Мельничук, — в клубе после твоего ухода состоялись выборы капитана. И Краковский вытянул чёрную метку. Хотя искать его никаких причин нет и долго не будет. А когда и если появятся — дело это ко мне наверняка не попадёт. Так что наш разговор насквозь неформальный…

В кармане подал голос мобильник. Наташка? Опять что-то с Полухиным? Он выдрал трубку из кармана, даже не взглянув на майора в поисках формального разрешения ответить на вызов. Наплевав на банальную вежливость и утончённую корпоративную этику. Мельничук, впрочем, не обиделся.

«Да… Я… Что же тут непонятного… Да… Ну надо же… Да нет, согласен… Когда?.. Буду… До связи».

Выключил трубку, вернул в карман. Пожал плечами с лёгким извинением: дела, дескать. Бизнес.

— Я хотел тебе сказать напоследок одно, Иван… — Майор поднялся из-за столика. — Хорошо, конечно, что ты развязался с этими охотничками. Но… Культурный человек, нагадив, пусть и по нечаянности, — за собой прибирает. Всегда.