Царь-кукла (СИ)

Книга, начавшаяся как история про Дениса, со временем превратилась в историю для Дениса. Ответить на его вопрос «Чего хотят дикторы?» оказалось делом несложным: настоящие «дикторы», а не те, что читают новости по телевизору, всегда хотят одного — власти. Сложнее было заглянуть внутрь кавычек и назвать их поименно. Зато теперь он знал, где их искать. Намек осторожного министра культуры на кремлевского чиновника Толстокожина в конце концов сработал.

По вечерам, качаясь в кресле на кухне, он перебирал в уме все, что узнал за прошедший год о матрешке, и пытался понять, для чего ее с таким маниакальным упорством собирали. Ответ пришел неожиданно, на работе. Капралов сидел перед очередным пациентом и смотрел на предвыборный портрет Шестакова за окном, когда его осенило. Власть! Вот что жаждал передать по наследству последний русский царь! Одно это и было ему неподвластно. Распутин предложил фантастический способ произвести на свет наследника, отчаявшийся царь за него ухватился и подарил беременной жене матрешку со спрятанной внутри фигуркой. Разве не в такой же отчаянной ситуации нынешние правители? Все говорит о том, что естественный ход вещей сделает их частью истории. Разве не способны они поверить в любую легенду, чтобы изменить этот ход и не выпустить из рук власть?

Но что же все-таки это «самое главное», лишь с помощью которого и можно ее «передать»? Он чувствовал, что ответ объяснит мотивации собирателей матрешки, объяснит и расцарапанные фотографии, и изгаженного Шопена. Несколько дней он ломал над ним голову и наконец решил посоветоваться.

4

Профессор Ашкердов проживал в солидном послевоенном доме неподалеку от Песчаной площади. Дверь открыла крупная, скандинавского типа дама с квадратной челюстью и злыми глазами — то ли жена, то ли прислуга. Казалось, она ревновала к этой квартире все, что появлялось на ее пороге. Она приняла капраловское пальто и выдала тапки.

— Гризелда, — послышался из глубины квартиры голос столь безжизненный, будто в спальне заговорила свалявшаяся подушка, — в кабинет.

Капралов прошел темным коридором и оказался в тускло освещенной комнате, судя по обстановке, превращавшейся в кабинет именно в тот определенный момент, когда хозяин работал. Впрочем, скомканная на диване постель и пара тарелок с остатками еды в другое время не превратили бы ее ни в столовую, ни в спальню, поэтому возможно, что хозяину просто нравилось называть свою комнату кабинетом.

Вошедшая первой Гризелда метнулась было в сторону дивана, но Ашкердов с едва заметным изумлением прикрикнул: «Пошла!», — и женщина поспешно скрылась за дверью.

— Тупая, но добрая, — сказал в пустоту профессор, не став объяснять своих отношений с бессловесной Гризелдой. — Я ее по имени выбирал.

Перед Капраловым за потрепанным советским письменным столом из ДСП сидел вполне молодой человек, примерно его ровесник, с на удивление мужественным, если не сказать брутальным, не профессорским лицом: щетина на сытых щеках, плотно сомкнутые толстые губы, массивный череп, стриженный под машинку. Впечатление несколько сглаживали беспокойные голубые глаза, единственное заметное вместилище интеллекта. Осмотрев гостя, он поднялся, оказавшись еще и высоким. Собравшийся ответить рукопожатием Капралов вовремя расслабил руку — Ашкердов взял с подоконника почти полную окурков пепельницу и поставил на стол.

— Можете курить.

Он кивнул на кресло перед столом и снова сел. Они помолчали. Все лишние слова уже были сказаны по телефону.

— Ну, — сказал наконец философ.

Капралов с готовностью откликнулся.

— Мануил Юрьевич, посмотрите, пожалуйста, вот на это.

Он протянул записку. Ашкердов бросил на нее быстрый взгляд.

— Посмотрел.

Капралов положил записку на стол и усмехнулся.

— А ведь я видел ваш портрет.

— Неужели?

— У Тодасевича, министра культуры. Судя по всему, он к вам прислушивается. Вернее, приглядывается… У вас на нем копыта и хвост.

Ашкердов громко засмеялся. Смех его был странным: он весь состоял из двух букв — Х и А; он словно его проговаривал, лишь добавляя кокетливых переливов.

— Ха-ха-ха, смешно, — сказал профессор. — Это автопортрет. Всякие знаменитости рисовали своего мистера Хайда для благотворительного аукциона. Эти пошляки назвали его автошаржем. Интересно, как он у него оказался… Ха-ха! Болван наверняка думает, что сатир и сатира это одно и то же. Но главное, чтоб не путал с сортиром. И чтобы мамочку любил. — Он всем телом навалился на стол. — Скажите, какие у вас пороки? Меня, например, притягивает грязь. Во всех смыслах.

Он нетерпеливо впился глазами в Капралова. Тот тяжело вздохнул.

— Ну же!

— Боюсь, я вас разочарую.

— Я не планировал очаровываться.

— Порок как способ познания мира? — попробовал угадать Капралов.

— Так-так, — заинтересованно подбодрил Ашкердов.

— Понимаете, пациенты всегда опережают мое воображение. Иногда мне кажется, что от безделья оно атрофировалось. Кстати, возможно, именно поэтому я здесь. Раньше мне это не приходило в голову…

— Пациенты?

— Я психиатр.

— Да ладно! — Глаза Ашкердова заблестели. — И часто встречаетесь со всякими… м-м-м… перверсиями?