Но, как ни странно (а может, и наоборот, вполне логично) Ирод пришел к выводу, что именно сейчас самое время дать генеральное сражение арабам. Собрав всю свою армию, он произнес перед ней речь, которая, судя по произведенному ею впечатлению, была подлинным образцом ораторского искусства. Иосиф Флавий приводит два варианта этой речи на основе неких «мемуаров» Ирода и сочинений Николая Дамасского. Однако трудно поверить, что она была столь длинной и витиеватой, какой предстает в «Иудейских древностях», — как известно, сила оратора в значительной степени кроется в его лаконичности, афористичности и ясности аргументации. Поэтому наиболее реальным представляется укороченный вариант речи Ирода, приводимый в «Иудейской войне»:
«Страх, охвативший всех вас, кажется мне далеко не основательным. Что кары небес повергли нас в уныние — было естественно, но если человеческие гонения производят то же самое действие, так это обличает отсутствие мужества. Я так далек от мысли после землетрясения бояться неприятеля, что, напротив, более склонен верить, что Бог хотел этим бросить арабам приманку, дабы дать нам возможность мстить им. Ведь они напали на нас, надеясь не столько на свои собственные руки и оружие, сколько на те случайные бедствия, которые нас постигли. Но та надежда обманчива, которая опирается не на собственные силы, а на чужое несчастье, потому что несчастье или счастье не представляет собой нечто устойчивое в жизни; напротив, счастье колеблется туда и назад. Это вы можете видеть из имеющихся пред нами свежих примеров. Нас, победителей в предыдущих битвах, неприятель теперь победил, и, по всем вероятиям, он, убаюканный мыслью о победе, теперь потерпит поражение; ибо слишком большая самоуверенность ведет к неосторожности, боязнь же учит быть предусмотрительным; оттуда же и бодрость духа, которая внушается мне нашей боязливостью. Когда вы были чрез-чур смелы и напали на неприятеля против моего желания, Афенион получил возможность осуществить свою измену. Но нынешняя ваша робость и кажущееся малодушие гарантирует мне победу. Оставайтесь в этом настроении вплоть до начала боя; но в самом сражении вы должны возгореться всем пылом вашего мужества и показать этому безбожному племени, что никакое несчастье, будь оно от Бога или от людей, не в состоянии сокрушить храбрость иудеев, пока еще искорка жизни тлеет в них. И что никто из нас не даст тем арабам, которых так часто вы чуть ли не пленными уводили с поля сражения, сделаться господами над вашим имуществом. Не поддавайтесь только влиянию безжизненной природы и не смотрите на землетрясение как на предвестие дальнейших бедствий! То, что происходит в стихии, совершается по законам природы, и, кроме присущего им вреда, они ничего больше не приносят человеку. Голод, мор и землетрясение еще могут быть предвещаемы менее важными знамениями, но сами эти бедствия имеют свои собственные ужасы своим пределом, ибо какой самый большой вред может нанести нам самый победоносный враг, чем тот, который мы уже потерпели от землетрясения? С другой стороны, неприятель получил великое предзнаменование своего поражения — знамение, данное ему ни природой, ни какой-либо другой его силой: они против всех человеческих законов жестоким образом умертвили наших послов и такие жертвы посвятили божеству за исход войны! Да, они не уйдут от великого ока Божия и не избегнут Его победной десницы. Они немедленно должны будут дать нам удовлетворение, если только в нас еще живет дух наших предков и если мы подымемся на месть изменникам. Пусть каждый идет в бой не за свою жену и детей, даже не за угрожаемое отечество, а в отмщение за убитых послов. Они лучше, чем мы, живые, будут направлять войну. Я, если вы будете лучше повиноваться мне, буду предшествовать вам в опасности! Вы знаете хорошо, что ваша храбрость непоборима, если сами не повредите себе необдуманной поспешностью» (ИВ. Кн. 1. Гл. 19:4. С. 84–85).
Согласитесь, это был поистине блистательный «спич», вызывающий в памяти речи Цезаря, Петра I, Наполеона и всех прочих великих политиков и полководцев, умевших внушить своим солдатам, что не может быть ничего лучше, чем умереть ради ордена в петлице. Можно лишь поразиться, с каким мастерством, используя приемы софистики и парадоксального мышления, Ирод убеждает здесь армию, что все воспринимаемое как кара Божья на самом деле является предзнаменованием победы; как умело он пробуждает ненависть к врагу, напоминая о его злодеяниях и внушая мысль о справедливости этой войны. Одновременно, как и положено в такого рода выступлениях, он взывает к национальной гордости евреев, напоминает о победах предков и — что крайне важно — позиционирует себя именно как еврея, как «своего среди своих».