Впрочем, воины иноземные все же появились на Руси. Это Шуйский учудил по глупости своей и недальновидности. Если что и роднило его в ту пору с Димитрием, кроме крови прапра (боюсь сбиться со счета) прадедушки, то это подозрительность и недоверие ко всем окружающим. Вспомнив, как верно служили немцы царю Борису и Димитрию, Шуйский тоже решил пригласить наемников европейских. Сам бы он, наверно, до этого не додумался, но ему поступило весьма навязчивое предложение. Шведский король Карл, дядя короля Сигизмунда, воровски похитивший у него корону шведскую, рвался оказать царю Русскому услугу и тем самым в друзья набиться. Прослышав о начавшейся на Руси смуте, он предложил Шуйскому свое войско в помощь, пять тысяч человек, естественно, за плату, в Европе все услуги платные. Вести переговоры Шуйский поручил корельскому воеводе, князю Рубцу-Мосальско-му. Недавно сосланный тем же Шуйским в этот медвежий угол как ближайший сподвижник Димитрия, князь Василий, естественно, не спешил укрепить своего врага и затягивал переговоры исконно русскими средствами, перемежая придирки к каждой букве обильными и долгими пирами, а при известии о возвращении Димитрия и вовсе бросил и послов, и переговоры, и свое воеводство — и устремился в Тушино. Вскоре положение Шуйского стало совсем худо, его обложили в Москве, как медведя в берлоге: давняя опора, Псков, добровольно склонилась перед войсками Димитрия, вслед за Псковом Димитрию присягнули Ивангород и Орешек. Шуйский поспешил заключить договор со шведами, для этого послал племянника своего двоюродного, князя Михаила Скопина-Шуйского, воеводу молодого, но весьма искусного — он был Великим Мечником при Димитрии. Князю Михаилу надлежало, заключив договор и получив в свое распоряжение рать иноземную, пробиться с ней в Москву, по возможности возвратив под власть царя Василия все города и земли, что попадутся им по дороге. Наказ дяди князь Скопин-Шуйский выполнил почти полностью, и даже с блеском, но что за воинство вел он за собой! Среди пяти тысяч ратников, трех тысяч конных и двух тысяч пеших, которые обязался предоставить лукавый король Карл, оказалось совсем немного шведов, а все больше французов, англичан, шотландцев, голландцев. Число их быстро возросло, рассказывают, тысяч до пятнадцати, за счет разных искателей приключений и легкой наживы. Так называемые рыцари европейские, потеряв первородный страх перед Великим Тартаром — Империей Русской, уже несколько лет с вожделением смотрели на восток, надеясь погреть руки у костра русской Смуты. Но прямой путь на Русь им был закрыт, король Сигиз-мунд не желал пускать всяких проходимцев на свою территорию, пусть даже временно, — своих хватало! Но вот приоткрылась северная калитка, и весь этот сброд с гиканьем и свистом устремился на русские просторы. Слава Богу, ненадолго! Не любят русские люди чужаков, особенно гостей незваных, с мечом приходящих. Так что воинство это частью в лесах наших бесследно сгинуло, оставшиеся же обратно к границе побежали, унося в памяти, что Тартар — он и в смуте Тартар,
быть может, еще более страшный. Наемники королевские при князе Скопине-Шуйском немногим дольше продержались, менее полугода, убоялись ли трудностей похода или Шуйский не заплатил им обещанных денег — с него бы сталось! — как бы то ни было, в битве при Калягине, на дальних подступах к Москве, под знаменами Шуйского сражалось лишь несколько сотен истинных шведов. В Москве же я их вообще не видел.
В главные разорители Земли Русской сейчас еще и казаков записывают, называя их силой чуждой и внешней, наравне с поляками. Конечно, грабежом казаки не гнушались, и их появление во внутренних землях державы, куда раньше им вход был заказан, походило на нашествие вражеское, но ведь это были наши люди, православные, русские, даже те, которые пришли из Польши, всегда себя таковыми считали. Да и разные были казаки во время Смуты. Были казаки истинные, которые, как я уж говорил, составляли в былые времена основу войска русского. Они малость одичали за долгие годы жизни на окраинах державы, но ухватки воинские не растеряли, знали и строй, и безусловное подчинение приказам атамана, а уж во владении саблей, меткости стрельбы из луков и мушкетов и особенно в придумывании всяких военных хитростей и ловушек далеко превосходили и стрельцов, и детей боярских, сражавшихся в ополчении. Но во время Смуты появились и другие казаки, беглые холопы, крестьяне из разоренных деревень, обнищавшие дети боярские, тати лесные сбивались в ватаги, перенимали кое-что из обличья и повадок истинных казаков, избирали атаманов и тоже начинали гордо именовать себя казаками. Народ же метко окрестил их «воровскими казаками» и никогда одних с другими не путал, заботясь о жизни своей и достоянии, — от наскока воровских казаков можно было отбиться, а перед истинными казаками, тем более идущими под флагом Димитрия, лучше было сразу распахнуть ворота, чтобы бессмысленным сопротивлением не давать повода для зверств.