Царь Дмитрий - самозванец

Я торопил Мнишека с отъездом в Москву, указывая ему, что главное дело сделано и нет никаких причин для задержки. Воевода же ссылался на просьбу Димитрия набрать для него две тысячи наемников. Действительно, в Самбор повалили шляхтичи самого разбойничьего, я хотел сказать, геройского вида. Глаза их горели лихорадочным огнем, Власьев утверждал, что от голода, я же предпочитал думать, что от рвения услужить царю Русскому, ну и, конечно, от желания подкормиться изрядно, не без того. А уж какие они разговоры вели! Честили короля Сигизмунда изрядно и, потрясая саблями, похвалялись, что они «черта-немца, зануду и индюка надутого» с престола скинут и отправят обратно в его любимую Швецию, чтоб ему там пусто было! Я испуганно оглядывался вокруг, не привык к столь громогласной государственной измене. В моем представлении измена подразумевает тишину, темноту, шепот змеиный, легкий шелест кинжала о камень точильный. Но войска королевские не окружали Самбор, плахи не устанавливались во дворе замка, и я подумал, что, быть может, король Сигизмунд нарочно потворствует этому сборищу, наде-

ясь сплавить всех смутьянов с глаз долой. Как показали последующие события, я в самую точку попал.

Несмотря на веселое препровождение времени, на охоты знатные, разудалые попойки, извините, пиры со шляхтичами, я скучал и не находил себе места от волнения — как там Димитрий? Как он обходится без советов моих? Даже долгие беседы с Мариной не утешали меня. В языке русском она сильно продвинулась и щебетала уже достаточно бойко, мягкий же выговор и проскальзывающие иногда польские словечки придавали речи ее какое-то особое очарование. С обычаями русскими дело обстояло хуже: несмотря на восторженный тон моих рассказов, Марина глядела на меня испуганными глазами, и чем сильнее я смягчал и приукрашивал картину, тем больше возрастал страх Марины перед будущей жизнью в Москве. Я понимал, что страшит ее неизвестность, поэтому решил разговоры об обычаях русских пока прекратить, столкнется — разберется, жизнь научит, жизнь, она лучший учитель. И уж совсем плохо продвигалось дело с канонами веры православной. Крепко же засела в Марине ересь бернар-динская! Вообще, у меня сложилось впечатление, что Марина питает иллюзию сохранить в Москве свою веру католическую. Не выдержав, я спросил об этом прямо и получил обескураживающий ответ:

— Так ведь Димитрий мне это обещал! Я понимаю, что моему будущему народу это вначале не понравится. Я уж специально по совету папеньки написала письмо Святейшему с просьбой разрешить мне при венчании в Москве принять причастие по православному обряду. Вот, ждем ответа. Из-за этого и не едем.

Я отправился немедленно к папеньке. Устроившись поудобнее с кубком токайского, повел разговор хитро, показал, что я все знаю и нисколько этим не возмущаюсь, посетовал вскользь на задержку ответа из Рима и даже посочувствовал Мнишеку в его сложном положении. Не преминул заметить, что у Димитрия от меня тайн не было, что он у меня, как у старшего в роду, просил благословения его планам и я, конечно, после некоторых сомнений и даже яростных споров по опреде-

ленным вопросам все их одобрил. Господь простит мне эту маленькую ложь, тем более в разговоре с выучеником иезуитов!

Воевода, вначале напряженный, под конец расслабился и, обняв меня со слезами щ глазах и освежившись изрядным кубком вина, заговорил совершенно открыто. Много чего наговорил, иное я предпочел бы и не знать. Среди прочего рассказал и о договоре, который был подписан между ним и Димитрием.

— Знаю, Димитрий сказывал, — заметил я небрежно, хотя все во мне клокотало от возмущения. До чего дошли эти европейцы — заключать договор кабальный с законным и бесспорным претендентом на престол, да еще письменный! Но я виду не подал и продолжал столь же безразличным тоном: — Там одна неясность возникла, обычная, впрочем, при передаче изустной. Соблаговоли договор посмотреть, я тебе укажу.

И ведь дал! Я быстро пробежал глазами свиток. Что-то я знал, потому что сам и выполнял во время посольства моего. Равно как и о разрешении Марине свободно исповедовать в Москве свою веру. А вот это что-то новое: будущей царице отдавались в полное владение Псков и Новгород со всеми землями и удел этот сохранялся за ней как в случае смерти Димитрия, так и при бездетности Марины. И — о, ужас! — Марина получала право строить в пожалованных ей землях католические храмы, монастыри и школы. Не был забыт и сам Мнишек, ему обещались богатые вотчины в Смоленском и Северском княжествах.

— Вот, нашел! — сказал я, всем своим видом изображая радость. —Димитрий говорил о Чернигове, а я его здесь не нахожу.

— Обещал, истинный Бог, обещал! — вскричал в ответ Мнишек. — А потом взял и переобещал Сигизмунду! Как нехорошо! Так честные люди не поступают! Прощения просим! — спохватился он.