Царь Дмитрий - самозванец

В Новагороде же начался новый грабеж и погром пуще первого. Разнесли все лавки, лабазы и амбары, брали только ценное и легкое, все же остальное в кучи сваливали и сжигали. Все, что припасено было для торговли с иноземцами: сало, воск, лен, пшеница отборная — рассыпано было по улицам или горело. Переломали в городе все ворота, двери и окна, чтобы не было препон для Духа Святого, как говорил Басманов. Всех особ женского полу, опять же по его выражению, Духом Святым наполнили, ни лицо зачерненное, ни обноски не спасали, а если кто из мужчин бросался на защиту, тех рубили нещадно. На четвертый день приказал Басманов прийти лучшему человеку от каждой улицы на Ярославово Дворище. Все пришли, молясь в душе и готовясь к казни несусветной, но Басманов уже утолил свою ярость и обратился к ним со словом кротким:

«Жители Великого Новагорода, в живых оставшиеся! Молите Господа Бога, Пречистую Его Матерь и всех святых о нашем благочестивом царском державстве, о царе благоверном Иоанне, о царевиче Федоре, о всем нашем христолюбивом воинстве, чтобы Господь Бог даровал нам победу и одоление на всех видимых и невидимых врагов. И да судит Бог бояр земских, всех их прислужников, советчиков и единомышленников, вся эта кровь взыщется на них, изменниках! Вы об этом не скорбите и живите отныне в Новагороде благодарно!»

Розыск по делу новагородскому привел к раскрытию заговора в ближайшем окружении царя Иоанна. Так ли это было, или это Малюта Скуратов сводил счеты с соперниками своими, или вечно подозрительный царь Иоанн решил разделаться со своими приспешниками, неизвестно. Доподлинно известно лишь то, что главными обвиняемыми были Басмановы, воевода Алексей с сыновьями Федором и Петром да князь Афанасий Вяземский, на которого донес его приятель цар-

ский ловчий Гришка. Все они претерпели казнь тайную, но лютую.

Все же остальные заговорщики, долгие годы первенствовавшие в опричнине, были казнены открыто в Москве. Выбрали в Москве, в Китай-городе, торговую площадь прозванием Поганая Лужа, выгородили сплошным забором круг изрядный в пятьдесят сажен с одними воротами, а над воротами установили помост с одним креслом. Внутри поставили двадцать крестов, да десять кольев заточенных, да десять столбов, обложенных вязанками хвороста, и сложили печи огромные, в которые человек войдет, а еще множество очагов и с вертелами, и со сковородами, и с чанами, будто готовились стадо быков изжарить для пира невиданного. Тут же на помостах лежали металлические когти и крючья, пилы большие и малые, заточенные и тупые, иглы длинные и ножи острые, колодки с винтами и веревками всех размеров, чтобы любую часть тела прихватить можно было. Не было только виселиц и плах с топорами, ибо не суждено было никому принять смерть быструю и легкую. На рассвете в день назначенный стрельцы и опричники числом в несколько тысяч выстроились вокруг геенны огненной, как окрестили то место в народе. И вот в этой тишине издалека донеслись мерные удары бубнов и барабанов — по улицам Москвы двигалась ужасная процессия. Впереди царь Иоанн на вороном жеребце и сам весь в черном доспехе с копьем в руках, за ним пятьсот наиглавнейших опричников, за ними влачились пешком триста осужденных, изможденных до последней степени не только пытками, но и дорогой долгой из Слободы. Въехав на площадь, царь Иоанн сошел с коня, поднялся на помост и сел на престол свой, опершись на копье, как на посох. Явил царь Иоанн милосердие невиданное, простив двести человек без малого, из которых народ с наибольшей радостью приветствовал боярина Семена Васильевича Яковлева-Захарьина. Зато из кровопийственно-го басмановского колена никто кары не избежал, и боярин Захарий Очин-Плещеев, и Иона Плещеев, и Иван Очин, все они отрядами опричными командовали, тоже и Вяземские — Ер-молай должен был ответить не только за себя, но и за брата, се-