— Значит, у тебя дело насчет Бухтояровых швах? — спросил Лукаш, отирая губы салфеткой.
— Теперь да. Но все-таки подобного куска из рук выпускать, по-моему, не следует.
— По-моему тоже. А теперь у меня намечено другое дельце, побольше, выгодное, но один тут в поле не воин.
— Как один? Ведь мастера насчет очищения чужих карманов у тебя всегда находились. Неужели среди них у тебя не найдется достойных помощников?
— Сколько угодно. Но они все страшные болваны и на серьезное дело не годятся. А дело действительно сложное, требующее ума и находчивости.
— А я бы мог пригодиться для такого дела? — спросил Ланцов.
— Вот о тебе-то я и думал!
— Ну так говори, в чем дело. Я весь твой.
— Изволь.
Лукаш замолчал и, что-то думая, начал разливать чай. Любопытство Ланцова было сильно возбуждено, но он спокойно ждал, что скажет его товарищ по ремеслу.
— На Петербургской стороне, ближе к Колтовским, живет совершенно один старичонка, принадлежащий к породе благодетелей рода человеческого и к нищим домовладельцам.
— Ага!
— Понятно, тут и говорить нечего, что он ужасно скуп, имеет миллионные капиталы.
— Кусок жирный!
— Но зато сам сухой как щепка, потому что живет впроголодь и сосет человеческую кровь.
— Вампир?
— Самый что ни на есть настоящий кровопийца, о чем могут засвидетельствовать местные жители, которых он превратил в нищих.
— А интересно, можно превратить его самого в нищего? — сказал Ланцов.
— Это можно, но осторожно. Старик живет один-одинешенек, и его особу охраняет только дворник. А впрочем, он выходит из дому даже часто и посещает…
— Церковь?
— Нет. Камеру мирового судьи. Он весь свой век тем только и живет, что с кого-нибудь взыскивает. Кроме того, имей в виду, что у него страсть, которой мы можем все пользоваться: он любит грошики.
— Что такое?
— Монету грош[6]! Вот тут и есть главный источник его богатства.
— Ну?
— Верно говорю. Он скупает, особенно у нищих, монету грош за бесценок! За рубль грошей он дает всего тридцать и сорок копеек. Чего ты глаза вытаращил, я правду тебе говорю. Нарочно обходит все места, где живут нищие, и покупает у них грошей: пятнадцать штук — пятачок, за двадцать — семь копеек.
— И есть такие дураки, что отдают?
— Сколько угодно, хотя небольшой убыток и потерпят, но все-таки получают чистыми пятачки и гривенники, ведь не всякий же им лавочник будет разменивать крупные на мелкие. Кроме того, он сам одевается нищим и просит милостыни.
— Все из-за тех же грошиков?
— Разумеется! Известно, что во всех лавках и лабазах подают обязательно грошиками. Вот этой-то монеты у него скапливаются целые мешки.
— И, понятно, все эти мешки тащит потом в банк для размена?
— Обязательно!
— Откуда ты узнал все это?
— От его сына.
— Как, у него есть сын?
— С которым я познакомлю. Он живет в Вязьме…
— Как он туда попал?
— Как обыкновенно попадают туда люди, не умеющие жить на свете. Отец его выгнал из дому и даже предал анафеме только за то, что он осмелился принести домой сороковку водки и полфунта ветчины.
— На отцовские деньги?
— В том-то и горе, что на свои собственные, личным трудом заработанные. Полфунта ветчины показались неслыханной роскошью.
— А сам-то что жрет?
— Да всякую всячину. Пойдет, например, в мелочную лавку и купит там на пятачок хлебных обрезков фунтов шесть, которых ему и хватает на неделю. Пьет чай, конечно, купленной осьмушки ему хватает на месяц. Кажется, все, если не считать того, что люди, которые имеют несчастие занимать у него деньги под бешеные проценты, сведут его в трактир, попоят чайком, ну выпивкой и закусочкой угостят.
— Это бывает часто?
— Очень даже часто! Его обыкновенно ловят в камере мирового, просят переговорить по делу. Это для него настоящий праздник. Опытные люди знают его слабость, потчуют котлеткой или телячьей грудинкой, в которой обязательно находятся косточки.
— Ну? — заинтересовался Ланцов.
— Эти косточки он не обгладывает, чтобы оставить на них сколько-нибудь мяса. Соберет в носовой платок, принесет домой и потом варит из них суп.
— Какой же из них может быть суп?
— Самый великолепный, лучше которого нельзя и придумать. К тому супу не требуется луку, картошки и всего того, что стоит денег, а просто берутся хлебные обрезки, кладутся в чугун, и вот является суп-пюре. Потом, когда пожрет, эти переваренные кости он прячет.
— Потом из них опять суп?
— Затем он прячет их в укромное местечко, где копит и продает тряпичнику.
— А сына он чем кормил, когда тот жил у него?
— Что за глупости — кормить своего сына? Наоборот, сын должен кормить своего отца. Впрочем, он прожил у отца всего три дня, пока старик не прогнал.
— А где же он теперь?
Разговор их прервал слуга, который принес обед.
— Еще прикажете подать? — кивнул он на пустые бутылки.
— Тащи сюда полбутылки водки Поповой[7].
— Слушаю-с!
После того как принесена была водка Поповой, прерванный разговор продолжался.
— А где же он находился до этого времени, сын-то? — спросил Ланцов, наливая себе суп.
— Кто знает об этом, я его спрашивал, да тот ничего не говорит. Да, впрочем, это не интересно, а вот в чем беда!
— В чем?