Трущобы Петербурга

Робко, но она все-таки решилась посмотреть, что там такое делается, за решеткой, и несколько ободрилась, когда увидела, что тут же около неё расположился ее защитник, а дальше, между присяжными, ее добрый доктор. Ей стало не так страшно, и она решилась посмотреть на публику.

«Боже мой, — подумала Маруся, — сколько их со-собралось посмотреть на меня! Как тогда в цирке. Да, совершенно как в цирке. Там я была в клетке, а здесь за решеткой, там было много публики, и здесь столько же, там — львы, здесь — судьи; жаль только, что нет арфы, может быть, я их бы опять тронула, как там…»

Но арфу Марусе вполне заменил ее молодой талантливый адвокат, который своей блестящей речью тронул сердца и присяжных, и судей. Шаг за шагом он описал всю жизнь несчастной девушки и, беспощадно громя Вавилова, остановился на том, что из подсудимой могла бы выйти и прекрасная мать, и прекрасная жена, но, благодаря несчастно сложившимся обстоятельствам, она сделалась только игрушкой и барской прихотью Вавилова. Закончил он так:

— …время, однако, еще не ушло; подсудимая молода, ей только двадцать три года, задатков порочности в ней нет, и она с успехом может еще занять свое место в семье и обществе. Этого-то она теперь и ждет от вас, господа судьи и господа присяжные заседатели!

Недолго находились в своей комнате присяжные заседатели, куда удалились для совещания. Через несколько минут Марусе был вынесен оправдательный вердикт.

— Вы свободны! — обратился к ней председатель.

«Я свободна, — подумала Маруся, — но я все-таки одна…»

Защитник и доктор подошли к ней и поздравили. Едва сознавая происшедшее с ней и окружающую действительность, Маруся поблагодарила их. Все вышли из суда, и доктор проводил девушку на квартиру.

Совесть замучила (Рассказ судебного следователя)

НЕСКОЛЬКО ЛЕТ ТОМУ назад я служил в Кубанской области, и моя камера находилась в Кубанской станице, расположенной при небольшой речке Чалмыке, притоке Кубани. Вся Кубанская область, начиная от Ростова до хребта Кавказских гор, представляет из себя низменную равнину, обильно орошаемую реками, хлебородную и богатую густыми душистыми травами. Жизнь в станицах дешевая, привольная, но скучная и однообразная. Кубанская станица ничем не отличалась от других и, конечно, была населена исключительно одними казаками — людьми зажиточными и хорошо грамотными, но интеллигентного люда между ними не было, знакомств, значит, в станице завести не представлялось возможным, а потому скука иногда была такая, что я не знал, как убить время, и был рад-радехонек, когда в участке случалось какое-нибудь сложное, уголовное происшествие, и я весь отдавался службе. Как-то летним утром, сидя на крылечке своей квартиры и прохлаждаясь чайком, я увидел, как к калитке моего садика подскакал на взмыленной лошади верховой; он лихо спрыгнул с седла, прошел быстро садик, подошел ко мне и подал разносную книгу и пакет.

— Откуда? — спросил я, вскрывая конверт.

— Из Урюпинской станицы, ваше высокородие.

— Что там случилось?

— Убийство, ваше высокородие. Анну Ружьеву убили, — отвечал верховой.

Действительно, станичное управление сообщило мне, что на берегу реки Чалмыка, в саду казака Лисунова, нашли Анну Ружьеву — соседку Лисунова, убитой, по-видимому, кинжалом. При этом сообщалось также, что убийца не найден и как муж убитой, так и соседи подозрения ни на кого не могли заявить.

Я приказал письмоводителю расписаться в принятии пакета, написать врачу, чтобы он прибыл для вскрытия трупа, и, отдавая посланному книгу, спросил:

— Кто же это Ружьева?

— Жена нашего станичного казака Родиона Ружьева, который только недавно на ней женился и привез ее в Урюпино из Ростова. Дородная да красивая такая баба была, что краше ее и в станице, не найти.

— Как говорят в станице? Кто убил Ружьеву?

— Кто же его знает — разно болтают, ваше высокородие; все больше бабы между собой догадки разные имеют. Одни говорят, что Лисунов убил, другие — черкес, а третьи — будто муж с Анной порешил, а муж с трудом с печки слезает… ну, вот и верь бабьим сплетням.

— А на Лисунова почему догадки имеют?

— Да тоже, ваше высокородие, зря. Лисунов, правда, был любовником Анны года с два, да зачем бы он стал ее убивать, коли души в ней он не чаял и из-за нее жену бросил?

— А черкес, кто это? — допрашивал я словоохотливого казака.

— Черкес, ваше высокороде, в гости приехал в станицу к казаку Иванову, ну, был знаком с Лисуновым и Анной — вот и на него говорят.

Казак уехал, причем я наказал ему передать в Урюпино. Урюпинская станица находилась от Кубанской верстах в пятнадцати-двадцати, и я через два-три часа уже был там.