– Всякий раз, когда я приезжаю сюда, мое расписание настолько плотное, что у меня нет времени отвлекаться. Понятное дело, тренировки и команда всегда на первом месте, но я также посещаю Детскую больницу Бостона, провожу время на катке «Элитной девятки»[13], чтобы ответить на вопросы детишек. И еще несколько вещей, чтобы стать лучше и отплатить за шанс, что мне выпал. Ни секунды покоя. – И еще одна улыбка, чтобы закрепить ложь. – Спасибо за уделенное мне время. Надеюсь встретиться с вами на сегодняшней игре.
Я выскальзываю через дверь справа, когда на меня сыплется новый залп вопросов. Автоматически передвигая ногами, я пытаюсь погасить внутренний раздор, который съедает меня.
Почему в этот раз все настолько тяжело? Почему у меня такое ощущение, будто весь кислород выкачали и я никак не могу вдохнуть?
Через несколько секунд Сандерсон проходит через те же двери, что и я.
– У каждого есть любимые места? – усмехается он. – Прозвучало так, будто ты говорил о борделе или о чем-то подобном.
– Я поучаствовал в представлении, что ты устроил. Разве этого недостаточно? Ты же хотел, чтобы я сосредоточился на игре и выложился на все сто, так не пора ли мне пойти готовиться? Я сделал как ты хотел, но ты все равно цепляешься.
– Когда главный менеджер позвонил мне и попросил приструнить тебя, ты не захотел рассказывать, но я все же спрошу еще раз – что с тобой происходит? Ты хоть и отвечал на их вопросы, но улыбался так, словно мечтал, чтобы они отвалили. Игра в плохиша зашла слишком далеко. Ты что, пытаешься выбросить в мусорное ведро карьеру, статистику и рекорды, которые почти поставил?
– Я вел себя как следует. А теперь хочу пойти и посмотреть записи игр. У «Фишеров» новый план защиты, а мне нужно успеть его разгадать, – говорю я о команде, с которой нам предстоит играть этим вечером.
Сандерсон изучает меня внимательным взглядом, но все же кивает:
– Хорошо, что ты снова сосредоточен на игре.
– Так было всегда.
– Ты – лицо команды, Мэддокс. От тебя многое зависит.
– Помню, – бормочу я и смотрю в окно комнаты, где, кроме нас, больше никого нет.
– Расскажешь, почему выглядишь таким рассеянным? Почему все продолжаешь двигаться, будто не можешь усидеть на месте? Юнгер переживает, что ты подсел на обезболивающее из-за того, что тебя все еще беспокоит колено.
– К черту все. – Сытый по горло обвинениями, я уже собираюсь пройти мимо, но Сандерсон хватает меня за руку. Я тут же отдергиваю ее. – Оставь меня в покое, Финн. Думаешь, я подсел? Так проверь меня. Я чист. Думаешь, я пью? Я перебрал раз или два, но не больше, чем любой в команде. Может, моя проблема в том, что вы, ребята, суете нос в мои дела, когда я попросил вас отвалить.
– Моя работа заключается в том, чтобы совать нос в твои дела, и эти дела попахивают неладным. Приведи себя в порядок, черт возьми.
– Принято к сведению. – Я направляюсь к двери.
– Я побуду на нескольких играх, потому что опасаюсь того, что ты можешь сделать в мое отсутствие. Чтобы убедиться, что нам не придется возвращаться к этому разговору.
Когда я ухожу, не удостоив его ответа, и заворачиваю за угол, то встречаюсь нос к носу с Деккер.
– Ого! Куда-то торопишься? – спрашивает она, крутанувшись так, что мы меняемся местами. Чтобы не потерять равновесие, она хватается за мои бицепсы.
– Ага. У меня дела. – Вообще-то у меня их выше крыши. Занятость служит мне оправданием не появляться в доме родителей до матча.
Также занятость не дает призракам, которые оживают всякий раз, как я возвращаюсь сюда, преследовать меня.
– Хантер? – Я встречаюсь с ней взглядом, смотрю на долю секунды дольше необходимого, потому что замечаю момент, когда она видит этих самых призраков и сильнее сжимает мое предплечье. – Эй?
– Да что такое? – отступаю я на шаг.
– Я отправила тебе несколько сообщений. А ты не ответил.
– Был занят, – резко отвечаю я, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу.
– Просто я… Я хотела извиниться за то, что произошло прошлым вечером. Я не хотела тебя ни к чему принуждать. Я…
– Все это прошло и забыто.
Я натянуто улыбаюсь и ненавижу себя за то, что встреча с ней заставляет меня нервничать. Ненавижу ее присутствие и в то же время не хочу, чтобы она уходила. Расстроен, потому что чувствую облегчение от того, что кто-то знает о моей ноше, и в то же время встревожен тем, что кому-то о ней известно.