Трудно допросить собственную душу

Платье состояло из нескольких металлических планок, огромной бархатной розы и клочков алого целлофана. Все вместе производило эффект охапки мусора. Но он настойчиво повторил:

— Ты сперва примерь! Оно здорово подчеркивает фигуру! Такого ты еще не видела, верно?!

— Видела и не такое, — отрезала Олеся. — Но я в эту штуку не полезу!

Однако любопытство оказалось сильнее. Анн умолял ее хотя бы попробовать, и она разделась — совсем не смущаясь его взгляда. Когда она осталась только в трусиках и колготках, он нерешительно попросил:

— И это тоже сними.

— Что, все снять?!

— Все. Да ты не бойся, я тебя не трахну, это же только работа!

Олеся улыбнулась — ей уже становилось весело. Безумно интересно дурить этих двоих, изображая кого угодно, только не профессиональную модель! И сняла все остальное.

— Юнисекс! — завопил Анн, рассматривая ее тонкое тело. — Это же натуральный юнисекс!

— Что такое? — прибежала Катрин, увидела Олесю и замерла на месте. Протянула удивленно: — Действительно, юнисекс… Ты просто сокровище! Это изумительно! Никакого пола! Антиженщина!

— Что такое юнисекс? — сердито спросила Олеся, беря в руки модель Анна и с опаской ее рассматривая. — Болезнь такая? Вроде дистрофии?

— Дурочка, это объединенный пол! Мода для всех! Новая волна! Тенденция года! — захлебывался Анн. — Надевай, надевай!

Они вдвоем с Катрин помогли Олесе одеться. Когда Анн распределил планки по своему разумению, расправил целлофановые клочья вдоль ее бедер, немножко отогнул в сторону розу — она приходилась как раз над лобком, — Олеся немного разобралась, что к чему. До пояса она была почти голая — две планки пересекали грудь, две сходились на спине. Они совсем не гнулись, она чувствовала себя как в доспехах, правда, планки были тонкие и узкие. Металл холодил ее острые сосцы, но вскоре нагрелся от ее тела. Юбка из целлофана начиналась ниже пупка, оставляла открытой верхнюю часть ляжек, но пышно струилась по ягодицам. А роза выполняла функцию трусиков — правда, весьма условную функцию, потому что при любом движении немного отгибалась в сторону.

— Ты, наверное, сумасшедший… — пробормотала она, оглядывая себя в зеркале. — Ты думаешь, что прославишься с такими идеями?

— Твое дело стоять, как скажут! — рассердился он. Катрин цыкнула на него:

— Спокойно! Мы еще не начали снимать! Мари, пойдем, я покажу тебе, где надо встать.

— А туфли? — спросила Олеся, проходя на освещенное пространство.

— Ты будешь босая, — угрюмо сказал Анн. — Райской птице туфли не полагаются.

— Ах, так я райская птица! — усмехнулась Олеся. — Мне надо чирикать?

— Не обязательно, — ответила Катрин, наводя на нее объектив. — Что ж… ничего. А попробуй подвигаться!

Олеся послушно подвигалась, поменяла позу, слегка подняла подбородок… Теперь она стояла в профиль к объективу, прикрыв глаза, чуть приоткрыв рот, забыв о камере, о зрителях, о своем обнаженном теле… Внезапно на нее подул легкий ветерок, целлофан зашуршал, отлетел назад, волосы надулись парусом… Она изумленно открыла глаза, услышала щелчок — первый снимок был сделан. Анн стоял за кругом света, направив на нее огромный вентилятор.

— Еще, еще! — лихорадочно закричала Катрин. — Забудь обо мне!

«Все вы так говорите… — подумала Олеся. — Я-то забуду вас, и вы забудете меня, как только я буду вам не нужна… Хорошо, наплевать…» Она подняла голые руки, заломила их в жесте отчаяния, откинула голову назад, поднялась на цыпочки… Еще щелчок. Странно, но сейчас она чувствовала вдохновение, все движения давались легко, доставляли удовольствие… Ей казалось, что она движется во сне, позирует в последний раз, позирует для снимков, которые никто никогда не увидит… Где-то в Париже останется ее лицо, оно будет лежать среди пыльных потрепанных книг по искусству, в захламленной квартире, под диваном, на котором будет спать Анн со своими девушками… Будущего не будет. «Тем лучше, — сказала она себе. — Пусть не будет никакого будущего. Контракт расторгнут. Я никогда не буду сниматься, я вернусь в Москву… Моя карьера кончилась. Зачем мне карьера, когда у меня будут деньги. И он, он!»

— Гениально… — услышала она голос Катрин. — Ты не устала? Может, сделаем перерыв?

— Снимай… — ответила Олеся. — Наплевать, снимай! Я не хочу останавливаться.

— У меня руки дрожат… — с нервным смешком ответила та. — Слушай, ты уверена, что никогда раньше не позировала?

Олеся не ответила, повернулась к ней лицом и снова услышала щелчок. Странный сон: шуршание алой юбки, холодная комната, крысы в подворотне, два окна на четвертом этаже, глаза Катрин, глаза Бориса, глаза, которые смотрят, глаза, которые закрываются… Она вдруг покачнулась, схватилась за голову обеими руками. Вентилятор умолк.

— Что с тобой? — Анн подбежал, схватил ее за плечи. — Тебе плохо?

— Голова… — прошептала она. — Подожди, я сейчас…

— Тебе лучше сесть. — Катрин тоже подскочила, помогла ей дойти до дивана. — Часто это с тобой?

— Первый раз… Ничего, пройдет… Мне вдруг стало страшно…