Он очнулся утром. Со стоном повернувшись, Олег Николаевич
открыл глаза. Прямо перед ним возникло лицо Маши. Девушка сидела
236
у изголовья, нежно глядя на него. Заметив, что он пришѐл в себя, она
наклонилась и поцеловала его в щѐку.
Шматко резко поднялся и сморщился, трогая висок.
– Маша? А как ты здесь? – ни черта не понимая, пробормотал он. –
А как я здесь?.
– Вы с мамой вчера ночью… заявились…
– С какой мамой? Та-ак… Всѐ-таки она меня сюда притащила!.
– Нет, это ты еѐ привѐл…
Товарищ старший прапорщик снова сморщился, потом резко
вскочил, начав торопливо одеваться. Маша взяла его за руку:
– Олежка, ты куда?
– На работу… – сухо бросил он.
– Ну, подожди… Выслушай меня!
– Зачем слушать?. Я всѐ видел… в кафе!
Она в отчаянии вскочила:
– Олежка, послушай… Это было давно… Мы действительно с ним
встречались… три года… Сначала я его любила… А потом… потом
боялась!
Шматко запрыгал с одной ногой в штанине, никак не попадая
другой.
– Ага! Он оборотень… И по ночам превращался в козла!
– Он меня бил… – вдруг тихо произнесла она и, закрыв лицо
руками, зарыдала.
Олег Николаевич перестал скакать, как одноногий кенгуру.
– Как бил?! – удивился он.
– Это страшный человек, – сквозь плач проговорила Маша. – Я его
боюсь! Когда он ко мне прикасается, меня будто парализует… Я не могу
пошевелиться…
Шматко обнял еѐ за плечи и неожиданно даже для себя
забормотал:
237
– Маленький мой… Что же ты мне сразу… ну, тихо, тихо… Ну?!
Перестань… Успокойся… Успокоилась?.
Плач стал затихать. Маша кивнула. Он повернул еѐ к себе и
сказал, глядя прямо в глаза:
– Девочка моя… С этой минуты тебя никто больше пальцем не
тронет! Я всегда буду рядом. А пока я с тобой, никто… ни один подонок…
Поняла?.
Маша снова кивнула, отворачивая лицо в сторону. Олег
Николаевич взял его в ладони, возвращая в прежнее положение:
– Нет, ты громко скажи… Поняла?!
– Поняла! – повторила она, отворачиваясь.
– А почему отворачиваешься?.
– У тебя перегар… жуткий! – внезапно улыбнулась она сквозь
слѐзы…
Майор Колобков мыл сковородку. Потому что прошлые двадцать
четыре яичницы оставили на ней толстый слой пригоревшего жира.
Теперь, чтобы без особого дыма зажарить двадцать пятую, приходилось
уродоваться у раковины с мочалкой.
В своей привычной среде обитания майор не пижонил. Древние
спортивные штаны с обвислыми коленями и старая майка без напряга
гармонировали с «пивным» брюхом.
На заключительном этапе борьбы со сковородой покой
холостяцкой хаты нарушил звонок. Колобков закрутил кран,
направляясь в прихожую вместе со сковородкой. Он открыл дверь и
остолбенел.
На пороге, прислонившись к косяку, стояла медсестра Пылеева.
– Ирина Дмитриевна?. – растерянно выдавил из себя майор.
Она без приглашения прошла внутрь.
– Кхм… проходите… да… – пробормотал Колобков.
Он посмотрел на сковородку в руке, осознавая нелепость
собственного вида.
238
– Простите… я не ожидал… Э-э… Проходите… Я сейчас!
Через минуту он переоделся в форму. И даже немного пришѐл в
себя, сумев натужно улыбнуться:
– Ирина Дмитриевна, вы, право, застали меня врасплох…
Она резко повернулась к нему, чуть не потеряв равновесие. В еѐ
глазах полыхнула хмельная бесшабашность. По комнате поплыл запах
алкоголя.
– Так значит, вот здесь мы будем жить, да?! – заплетающимся
языком произнесла Ирина, обводя берлогу майора рукой.
Колобков опешил:
– Кхм… Ирочка… я честное слово, иногда не могу понять… когда
вы шутите, а когда…
Она подошла к старому дивану, пнув его ногой:
– А здесь мы будем трахаться, так?! А потом мы будем смотреть
ВОТ ЭТОТ телевизор и пить чай из ЭТОГО сервиза?!
– Можем чай… а можем и кофе… – выдавил Колобков.
Ирина вдруг отчаянно закричала, сметая чашки на пол:
– А мне не нравится этот сервиз! И эти шторы не нравятся! – она
подскочила к окну, в ярости срывая занавески. – А книги?! Почему книги
на полу?! Нормальный мужик должен взять молоток, вбить пару
гвоздей и повесить полку! !
Колобков оцепенел, наблюдая за приступом буйного
помешательства. Он испуганно вжался в стену. Внезапно ярость потухла
так же резко, как и вспыхнула. Ирина уткнулась в ладони, содрогаясь в
рыданиях.
– Ирина Дмитриевна… я сейчас… – Колобков метнулся на кухню за
стаканом воды. – Вот, выпейте…
Она взяла стакан и сделала пару глотков, вытирая слѐзы.
– Простите… я не должна была приходить… Простите…
Медсестра Пылеева стремительно выбежала из квартиры,
оставив хозяина в полном смятении посреди устроенного погрома…
239
Утром она вошла в кабинет заместителя командира по
воспитательной работе. Майор Колобков оторвался от писанины:
– Ирина Дмитриевна?.
Она подняла на него глаза с чѐрными кругами вокруг. В полной
тишине было слышно, как дико бьѐтся еѐ сердце, отсчитывая последние
мгновения перед принятием решения. Потом Ирина тихо произнесла:
– Я согласна…
Майор Колобков пел, расчѐсывая волосы. Пел он отвратно. И
волосы у него тоже были – не ахти. Редковатые и жирные. Тем не менее