Трудно быть другом

– Значит, я… и ты… мы оба… – почему-то говорила шепотом, сжимая в руках картонки, словно боясь, что они вместе с таким замечательным текстом могут исчезнуть так же вдруг, как неожиданно появились. – И этот крестик мой? Навсегда мой?

– Твой и навсегда, – улыбнулся Денис и слегка тронул пальцем ее покрасневшее и мелко-мелко подрагивающее ухо. – Успокоимся!

– А твой где?

– Пожалуйста! – Денис распахнул рубашку на груди. – Такой же.

Мышонок внимательно осмотрела крестик брата и свой. А потом, словно очнувшись, взмахнула обеими руками, точно крыльями, и изо всех силенок подпрыгнула так, что прямо к потолку взлетела, к самой люстре, – возможно, это Денису только показалось, – и завизжала.

У Дениса заложило уши! Она взяла такое верхнее ля, что великому трубачу Армстронгу можно просто отдыхать, как и фанфарам Большого симфонического оркестра. Апельсин, оглушенный и сбитый с толку всем, что происходит в квартире, рванул на шкаф и с испугом и недоумением таращился оттуда.

– Мамочка родненькая! Где ты все это взял?!

– Нашел в столе, где мама работает…

– Дениска! – Мышонок заскакала, запрыгала вокруг него. – Дениска! Это так здо́рово! Ты даже не представляешь, как здо́рово! – Резко затормозила. – Ну а теперь рассказывай все с самого начала! Обожди! Сначала надень мне крестик.

– Слушаюсь, мисс!

Мышонок, счастливо попискивая, устроила крестик у себя на груди, погладила его.

– Вот и мой на законном месте… Ведь так? На своем?! А теперь слушаю!

– Я на столе у мамы должен был взять книжку. В ящике увидел альбом, где лежали эти удостоверения и крестики. Потом решил зайти в церковь поставить свечки за здоровье мамы и чтоб конкурс у тебя прошел хорошо, чтоб отец не дурил. И тут подходит священник. Я показал крестики. Он сказал, что это тот самый храм, где нас с тобой крестили. Ты знаешь эту церковь? Она недалеко.

– Конечно, знаю! Красивая такая! Хочу тоже туда пойти!

– Вместе пойдем, не тараторь. Там есть воскресная школа, и мы будем в нее ходить.

– Конечно!

– Я рассказал священнику про отца и отвел его в храм.

– Значит, папка сейчас в церкви?

– Да. Отец Вадим разговаривает с ним.

– А когда он вернется?

– Нескоро, наверно. Ему всё рассказать надо. Всё, понимаешь!

– А мама знает?

– Пока не знает.

– Звоним? Прямо сейчас!

– Обожди. Давай не будем беспокоить ее сейчас. Не надо волновать. Пока главное, чтобы она поправилась, Мышонок. Потом мы ей сразу все расскажем, поняла?

– Ты прав. Потом! Но я позвоню Тане, пусть обрадуется.

– Звони. А я к бабе Жанне смотаюсь, поставлю новые розетки.

Мышонок умчалась к себе. За ней, задрав хвост, поскакал Апельсин.

А ты, Дэн, тащи с антресолей все нужное: розетки, провода, саморезы, изоленту…

Бабы Жанны в сквере не видно. Издалека заметил, что коляска Толяна возле подъезда, где ее оставляют и на ночь. Такой антиквариат пальцем никто не смеет тронуть.

На дорожке стоит девушка. Покрутила головой. Постояла. Закурила сигаретину, потряхивая белоснежными волосами. Потом рывком подняла повыше на плечо сумку и весело процокала в шикарных белых туфельках мимо Дениса. На щиколотке ноги сверкали две цепочки. В школе девчонки так же выпендриваются – цепочки привязывают, бусы. Аверкина, есть такая чумовая в классе, даже привесила к ноге колокольчик. АБЕ вызвал ее к доске. Та почапала, вся гордая, а звон на весь класс! АБЕ сразу не врубился, а когда просек, серьезно так говорит: «Это, по-моему, очень конструктивное решение. Надеюсь, этот колокол поможет вам, Аверкина, победить на олимпиаде по математике. А еще можно и на другую ногу повесить! Староста, немедленно запишите Аверкину в команду! Она нас теперь не подведет!»

Все животами легли на парты. Народ знал, какая напряженка у Аверкиной с точными науками. Не помог ей «колокол»…

Бабулька даже не заметила, как он открыл дверь и вошел. Она на кухне – гремит, готовит обед Толяну. А тот, с пальцем во рту, тихо подремывал на кушетке. Все заняты делом.

Сначала заменил проводку в «гостиной», потом взялся за розетки. Сдвинул тумбочку, забитую старыми журналами «Вокруг света», «Наука и жизнь», «Новый мир», – бабулька перечитывает их. Но больше всего она любит Есенина, Пушкина, Лермонтова, Некрасова. Для стихов у нее есть специальная полка над тумбочкой.

Сумки не мешали ковыряться с проводами: они стояли слегка в стороне и стало их меньше. Машинально пересчитал: шесть штук. И снова пересчитал: шесть! А где же седьмая? Куда делась?

Стоп! Перед глазами беленькие туфельки. Они звонко цокают…

Да, у той девушки была такая же сумка. Точь-в-точь! И вышла она, видимо, из этого подъезда…

Ну и что! Таких сумок в магазине горы – бери не хочу!

В темпе allegro presto закончил.

Баба Жанна все еще колдует на кухне.

– Прошу принять работу! Включаем хрустальные люстры и телик, настольные лампы! Наша фирма дает гарантию – двести лет!

– Дениска, я твоя должница! – Баба Жанна восхищенно защелкала сталью зубов, любуясь новенькими розетками. – Прямо шикарно! Нет, это сделано на все триста лет!

– Один вопросик можно нарисовать?

– Боже мой, и он еще спрашивает разрешения! Слушаю вас, мой друг и главный мастер!